— Хочет уйти от суда общественности... Думаю, что столь продолжительный прогул не может быть оправдан заявлением по собственному желанию. Да и в характеристике мы обязаны говорить правду.
— Значит, на кафедру?
— А разве есть другие мнения? — вопросом на вопрос ответил Агей Михайлович. — Потворствовать разгильдяйству не в моих правилах. Кстати, руководствуясь этическими соображениями, я не буду участвовать в заседании кафедры. Чтобы не было давления... Но свое мнение высказываю вам определенно: с кафедры вон!
— Понятно, — Борис Владимирович вздохнул в вышел.
Голядкин набрал номер телефона.
— Ты еще дома?
— Сейчас ухожу, — ответила дочь.
— Могу сообщить новость: твой историк собирается удрать в кусты. Может, он и в суд не придет?
— Как это понимать? — спросила Антонина волнуясь, ей было не до шуток.
— Он подает заявление об уходе с работы.
Вошла Ирочка, извинилась, кокетливо склоняя головку, положила перед Агем Михайловичем готовую работу. Он поблагодарил поклоном, приложил руку к сердцу и, прикрыв микрофон ладонью, шепнул:
— Спасибо! Я загляну к вам, Ирочка!
Она кивнула.
— Вот у меня готовы заявления, — сказал Голядкин, перекладывая странички. — Даю ход... В три адреса...
— Ира, объявите всем — в среду кафедра, — сказал Борис Владимирович секретарше. — Вот повестка дня. В разном — расшифруйте: персональное дело МНС Стахова Н. А.
— Хорошо, — Ирочка пошла к двери.
— Вы знаете, — сказал Борис Владимирович ей вслед, — в этом деле есть нечто... — Он замялся. — Стахов был обязан позвонить мне и дать ход заявлению, оставленному у вас... — Завкафедрой покраснел, отвел глаза, разглядывая что-то очень внимательно за окном. Сказал раздраженно: — И хочу заметить, в ваши обязанности не входит хранение заявлений на отпуск сотрудников кафедры.
— Борис Владимирович, — улыбнулась Ирочка, — вы тут ни при чем. Я просто забыла об этом заявлении и не давала его вам на подпись... Просто забыла. Ведь это не моя обязанность, правда?
Она смотрела на заведующего кафедрой честными и чистыми глазами, хорошенькая девочка, мечтающая на следующий год стать студенткой.
— В общем, я не совсем об этом, — смутился Борис Владимирович. — Но если вы считаете, что так лучше, то... — развел руками, — поступайте, как знаете...
— Он мне сунул это заявление в таких попыхах, и такая тогда была суетня... Я забыла, — твердо сказала Ирочка. — И такие серьезные вещи так не делают... Мог бы напомнить…
До заседания суда все еще было много времени. Стахов сидел один в пустом зале. В совещательной комнате стучала пишущая машинка и громко разговаривали. О чем — было не разобрать. Но Стахову казалось — о них с Антониной. Его била какая-то мерзкая дрожь, ломило виски, и на сердце было муторно и скверно. Все эти страсти, кому и что должен, казались ему настолько ничтожными и оскорбительными, что делалось нестерпимо противно оттого, что этим через какой-то час будут заниматься все они: судья, заседатели, два адвоката, он с Антониной — люди серьезные и взрослые. Кому и что присудить из барахла, нажитого вместе, — вот в чем вопрос, а не в том, что два человека, связавшие себя узами самого тесного союза, расторгают этот союз, что рушится мир, рассыпаются так и не окрепшие связи, в корне переиначивается жизнь не двух и даже не трех людей — но целого общества, к которому каждый из них приобщен.
Где-то в глубине здания суда, безлюдного в это время, ударили часы. Оставалось всего лишь полчаса до начала заседания. У входа стали собираться люди, но в помещение не входили, уборщица перегородила дверь скамейкой, по каким-то, только для нее понятным соображениям, не выставив Стахова за дверь.
Он по-прежнему сидел один в пустом зале.
Пришел адвокат. Высокий, красивый, с шапкой черных волос, чуть-чуть тронутых на висках сединой. Улыбчивый, доброжелательный, с веселыми, даже озорными глазами на смуглом лице.
— Николай Алексеевич, дорогой, что за настроение! Что за мрак на лице! — крепко пожал руку, полуобнял и повел из зала в коридор, уже наполнившийся до тесноты народом. — Время есть. Пройдемся по улице. — Внимательно поглядел в лицо Стахову. — Вы не передумали?
Стахов смешался, даже чуточку покраснел, он как раз думал в этот момент о том, что следовало бы еще раз поразмыслить обо всем и, может, отложить заседание суда.
— Нет! Но знаете, мне как-то сумно. Мне все кажется, что мы с вами в чем-то не правы.
Адвокат прервал его:
— Ну знаете! Впрочем, все в ваших руках. Действуйте как хотите, я ни в чем не настаиваю и, тем более, менее всего хотел поступать вопреки вашим желаниям.