И пока в безмолвии парка звучали эти шаги...
И пока в безмолвии камня звучали эти шаги...
Стахов вдруг сделал еще одно открытие: думая о своем пережитом, виня и уничтожая себя, он ни разу не вспомнил о том, что, вероятно, и составляло его «Я». Он, как и его окружающие, ни разу не обратился к тому, что постоянно жило в нем, заполняя каждую клеточку, поминутно требуя выхода и по-особому руководя им и направляя по единственному предопределенному руслу. И, творя это, Стахов уже находился во власти творимого, подчиняясь законам, до сих пор не изведанным.
..И пока в безмолвии камня звучали эти шаги... Эти шаги звучали в самом Стахове. И никого вокруг не было. Никого...
И пока в безмолвии камня звучали эти шаги...
— Что такой бледный? — спросила хозяйка, открывая Стахову дверь. — Загрипповал, что ли?..
— Наверное... Знобит что-то и жарко...
— Загрипповал. Хочешь рюмочку, на полыньке настоянная, своя...
Стахов отказался. В его боковушке было жарко, и он распахнул форточку.
— Нынче угольком протопила. Мороз по радио обещали, — услышав, как хлопнула форточка, откликнулась с кухни хозяйка. — Есть-то будешь?
Стахов снимал комнату еще по старинке — с харчами.
— Поработаю немного. Не хочу, — ответил, подсаживаясь к столу и чувствуя не ту беспомощную дрожь, но чуть даже обморочную, предшествующую свершению...
— Чуть не забыла — тебе письмо, — сказала хозяйка, без стука входя к нему.
Свой адрес на Спиридониху Стахов никому не давал, и письмо удивило.
Конверт был служебный, с плохо различимым штампом и без обратного адреса.
Он вскрыл его. На четвертушке листа в левом углу ясный фиолетовый штамп:
«Ворошиловский районный суд города Крайска. Г. Крайск, улица Народная, дом 23, кв. 3». Под штампом от руки: № 2 — 1326.
Стахов почему-то очень внимательно рассмотрел этот штамп, не заглянув сразу на всего лишь две строчки, напечатанные под копирку. А когда прочел, то сразу и не понял, о чем это:
«Дело по иску Стаховой А. А. к Стахову Н. А. о признании утратившим право на жилплощадь назначено на 23 ноября 1978 года в 11.30».
И снова Стахов услышал за спиной шаги, только теперь они удалялись.
Мимо его окон с сумкой в руке прошла в магазин хозяйка…
27. Второго января 1826 года в высочайше учрежденном Тайном комитете был обычный рабочий день. Комитет располагался в комендантском доме Петропавловской крепости, в трех его передних залах на втором этаже. Кроме того, членам комитета потребовалась комната для отдыха и буфетная, где они могли бы перекусить. И коменданту Александру Яковлевичу Сукину пришлось перебраться в нижние комнаты, потеснив прислугу.
За пять дней, минувшие с момента ареста Кущина, в крепость были присланы только два арестанта: лейб-гвардеец Ильин, которого было приказано заковать в железа, да граф Булгарин. Но из куртин постоянно требовали на допросы арестованных, и старому генералу с плац-адъютантами работы хватало и днем и ночью.
Второго января в Тайном комитете заседали генералы Чернышов, Потапов, Дибич и Левашов. Вел допросы Александр Христофорович Бенкендорф, предупредительно-вежливый и холодно-сдержанный.
Занимая председательское кресло, он, обращаясь к Чернышову, отличавшемуся пылкостью и необузданностью нрава, попросил:
— Ваше превосходительство, Александр Иванович, будь так добр, повремени с вопросами от себя.
Чернышов согласно кивнул, сделав снисходительную мину.
Крохотный уродец Дибич прыснул в кулачок и непроницаемо окаменел лицом. Искусный мастер крупной интриги, Дибич в повседневности не упускал случая в мелких кознях.
Чернышов, обиженный этим смехом, с неудовольствием поглядел на Потапова, и Дибич, уловив этот взгляд, остался доволен.
Привели штабс-капитана Александра Бестужева. Сняли с глаз повязку, и он, привыкая к яркому свету, щурясь, оглядел присутствующих и поклонился всем сразу.
Один только Бенкендорф едва приметным движением головы ответил на приветствие и обратился к арестованному:
— Гвардии штабс-капитан Бестужев, арестованный Рылеев двадцать шестого декабря показал, что вы приняли в число членов общества, — Александр Христофорович, заранее подготовив вопросы, специально пропустил слово «тайного», — инженер-полковника Алексея Кущина. — И, предупреждая немедленный ответ, продолжил: — Объясните нам, когда сие сделано, и какое он принимал участие в намерениях вашего общества, и чем содействовал достижению целей, вами поставленных?
Бенкендорф ни разу не заглянул в бумагу, перед ним лежащую; славясь отчаянной своей рассеянностью и забывчивостью, генерал нужное выучивал наизусть, часто поражая окружающих четкостью слога и мысли.