Шеренга солдат замерла. Окаменела. Умерла.
Император присел, через кулачок определил равнение. Выпрямился. Легко напрягая высокую шею, выкрикнул:
— Ти-и-ихим ш-а-а-а-а-гом-м-м арш!
Ударила барабанная дробь. Шеренга вздрогнула. Как одна, поднялись сотни ног, вытянулись упруго мысочки отточенно книзу, пяточки подтянулись к мастыгам. Затаили дыхание солдаты. И то, дрогни — сам император командует.
А он тянет, не спешит со счетом. Бойцовым петухом пробежал вдоль фронта. Остался доволен.
— Раз! — наконец-то. — Два-а-а-а!
Поплыли ноги к земле.
— Три!
Пошла к небу другая ножка. Вот он, знаменитый церемониальный шаг, — пока живы, поучитесь!
Николай Павлович в полной форме. До одного крючочка, до пуговки затянут в мундир. Восторженный, красный нос чуть заострился, в глазах огонь.
— Стой! — командует, и голос у него гулкий, окатистый, на окончаниях высокий. — К за-ряду!
Легко, как соломенные, вспорхнули в руках восемнадцатифунтовые ружья. А уже летит следующая команда:
— Патрон из сумки!..
— Скуси патрон!
На двенадцать темпов заряжается в русской армии ружье. Только успевай командовать. И Николай успевает, предложив скорый ритм:
— Всыпь порох! Вгони пулю! Вынь шомпол! Догони пулю!
«Чок-чок», — отвечает на каждую команду строй.
— Открой полку! Пороху на полку! Закрой полку! Клац! Пли!
Грохнул залп. Пули посыпались куда как, но это неважно, был бы темп соблюден.
Свалились со старой колокольни галки. Подняли галдеж... Государю подвели текинца. Легко, почти не касаясь луки рукою, взлетел в седло.
— Спа-си-бо! Брат-цы-ы-ы!!!
— Рад стараца, ваше имперацкое величество!
— Песенники, вперед!
Легкое движение в строю. Перестроились. С самого левого фланга перебежал в голову курносый белобрысый солдатик. Росту малого, но в гвардии — за голос. Вологодский — Вася!
— Ша-а-а-гом! Арш! — приподнялся на стременах государь, отмахнул перчаткой. — За-пе-вай!
Затянул Вася, да так высоко, что проткнул горние высоты. Страшно стало — вот-вот сорвется. Не сорвался, подхватили в сотни медных глоток:
Затрепетало в груди, забилось восторгом, дрожью прошло по всему телу ликование, завлажнели глаза, и он, гарцуя рядом, подтянул вологодскому Васе молодым баритоном:
Николай любил признаваться: «занятия с войсками составляют для меня единственное и истинное удовольствие!»
36. Всю жизнь Агей Михайлович боялся воров. Его ни разу не грабили, более того, за долгие дни жизни у него не пропало и копейки. Никогда, даже в самые смутные времена разрухи и военных потрясений, не видел он ни одного живого вора, но все равно боялся их панически и каждый вечер закрывал дверь на три сложнейших хитроумных замка, вставлял в массивную дверную ручку ножку стула и еще подвигал к порогу сооружение из тумбочки и маленького столика со всяким стеклянным хламом. Предполагал, что коли дверь удастся открыть, то это сооружение наверняка рухнет, разбудив его. Что он будет делать в этом случае, Агей Михайлович не думал, но все-таки хранил под кроватью тяжелый, сильно поржавленный топор.
Спал завидно крепко, и за всю жизнь никому не удавалось разбудить его среди ночи.
Однажды на фронте, инспектируя артиллерийскую часть, Агей Михайлович умудрился проспать артподготовку, которая длилась никак не менее получаса. Около двадцати громадных орудий добела раскалили стволы, земля ходила ходуном на добрый километр, а он спокойно спал в палатке под елочкой, вкусно и плотно поужинав гостеприимными харчами артиллеристов.
Этой способностью Агей Михайлович обладал с самого раннего детства. Она однажды сыграла с ним злую шутку, которая могла бы быть роковой, — так он считал и был в этом уверен, никогда не подвергнув случившееся сомнению.
Произошло это в его комсомольскую юность. Ему не было еще и четырнадцати, а он многое успел.
— О, в восемнадцатом году, — любил вспоминать Агей Михайлович, — я был бо-ольшая шишка!
Именно в том году и случилась та история. Он, грамотный мальчишка, работал тогда в только-только организованном окружном комитете комсомола.
То ли щадя его молодость, то ли потому, что в городе работы было невпроворот и спали-то всего по три часа в сутки, Голядкина воздерживались посылать в глубинку, где развертывалась самая серьезная и опасная работа. На долгих таежных трактах постреливали, а кое-где вспыхивали настоящие бои между активистами и группами несознательного населения.