— Форзи? — не поняла, испугалась Марина.
— Vorsichtig! — подтвердил австрияк, толком не расслышав ее.
Марина, взглянув на спасателя, похолодела: прибор для ночного видения закрывал половину лица, делая спасателя похожим на робота, на пришельца и выходца с того света одновременно.
— О Господи!
— Vorsichtig! — австрияк, удовлетворенный ее испугом, понесся дальше.
И только тут до нее дошло, что он сказал ей: «Это бензиновый склад, осторожно». Он ведь не «форзи» сказал: «vorsichtig» — по-немецки «осторожно».
Она и без него знала, конечно, что бочки с бензином: несколько бочек были разбиты, и, хотя бензин и впитался в грунт давным-давно, видимо, еще утром, но все равно бензином здесь пахло отчетливо.
Совсем стемнело, когда Турецкий вместе с прибывшими медиками закончил грузить в вертолет раненых.
— Давай! — кивнул ему врач, сопровождающий раненых на Большую землю. — Тащи своих. Восемь минут у тебя есть. Нет, даже десять!
Турецкий бросился в сторону костра за Мариной и Настей.
… — Саша! Саша! — крикнула Марина Турецкому, сразу заметив мелькнувшие на фоне яркого костра два темных силуэта — мужчины и собаки.
— Пошли быстрей, вертолет ждать не будет!
— Настя, ну что?!
— Подожди, мамочка, ботинок расшнуровался!
— Ну вот, как всегда!
Марина наклонилась и начала помогать Настеньке, запутавшейся со шнурками.
Турецкого в это время отвлек неизвестно откуда взявшийся старик. Голова его была забинтована, из-под бинтов виднелись одно только ухо, глаз и клок седой бороды, стоящий колом от запекшейся крови.
— Сынок, — почти простонал старик, обращаясь к Турецкому, — ты не поможешь нам развести еще один костер? К тому, большому, больше уже не пробьешься…
— Минут через двадцать я помогу, идет, дедушка?
— Там дети у нас, груднички! Погибнут от холода. Мы уж и дрова… Собрали, сложили!
— За чем же дело стало?
— Зажечь… Только зажечь… Я бы зажег сам, но руки, — старик приподнял руки, и из длинных рукавов бушлата показались сплошь забинтованные кисти с пятнами крови на повязке. — Не могу сам зажечь! А бабам моим несподручно…
Турецкий мельком оглянулся на Марину и Настю. Марина никак не могла справиться со шнурком: Настя затянула его узлом, намертво.
— Марина, разрежь, не возись!
— Да нет, он уже пошел, я зацепила…
На глаза Турецкому вдруг попалось смятое ведро, валявшееся между бочками.
— Где ваши дрова? — спросил он старика.
— Да вон они, рядом, сто метров…
— Я мигом! — кивнул Турецкий Марине и, схватив ведро, черпнул бензина из ближайшей бочки. — Пошли быстро! — скомандовал он старику.
Добежать до сложенных горкой дров было минутным делом.
Когда Турецкий облил бензином дрова, он было удивился тому, как мало бензина осталось в ведре: не больше половины…
Он не успел понять, почему это так: черпнул-то он от души, почти до края, лишь бы не расплескать по пути.
Но размышлять особо времени не было: Турецкий достал спичку и чиркнул ею, бросая ее так, чтобы головка вспыхнула в полную силу уже там, среди бумаги и дерева, политых бензином.
Костер вспыхнул сразу и вдруг; двухметровое пламя объяло поленницу приготовленных дров.
Одновременно с этим от костра мгновенно побежала огненная дорожка — назад, на склад бензина, к Марине, к Насте: ведро было дырявое…
Турецкий понял все и вмиг похолодел. Все оборвалось внутри.
— Марина!!! Мари-и-и-на-а-а!!!
Марина, закончив развязывать шнурок, приподнялась, держась за поясницу, повернулась на крик…
И в этот момент огненный ручеек пробежал мимо ее ног и добежал до бочек…
Мгновенно всклубилась красно-желтая плазма огромного взрыва. Бочки пушинками полетели по ночному небу…
Даже их двоих — Турецкого и старика, стоявших в ста метрах от склада, — оторвало от земли, подняло в воздух и кинуло на зуб стены, торчавший метрах в пятнадцати за их спинами…
Последнее, что увидел Турецкий, — это бочку, летящую в клубах кроваво-красного пламени, высоко, метрах в сорока над бывшим складом, и там, в небесах уже, ахнувшую, — желтыми брызгами, густо и щедро разлетающимися на десятки метров…
И Турецкий снова, который раз уже за прошедшие дни, ощутил себя проваливающимся в бездонный туннель, летящим внутри этого туннеля навстречу ослепительно яркому свету…
Турецкий пришел в себя только глубокой ночью. Он ничего не мог понять, ничего не мог вспомнить в первые секунды своего возвращения к бытию. Перед глазами его было бездонное южное звездное небо. На самом краю этого неба над черной кромкой далеких горных хребтов висел кроваво-красный, огромный диск луны…