— Да, понял. Как иносказанье. Но это очень неконкретно.
— Да это я всего лишь высказался на тему простоты как стиля Грамова.
— Его, должно быть, коллеги в душе ненавидели?
— И да и нет. Ну, большинство панически боялось. А некоторые, ваш слуга покорный например, — использовали. Использовали беспощадно. Дыра? Затык? Провал? Пойдемте к Грамову. Он может все. Любое. Пока он был жив, мы горя все не знали. Он мог себе позволить наплевать на всю политику, другому бы четыре раза голову открутили, ему же все сходило с рук. Он был любезен до услужливости и был фантастически независим. Порою просто хам. А впрочем, да, за это его ненавидели. За независимость.
— Мне ваш директор говорил, что он занимался меди цинской диагностикой.
— Да, занимался и диагностикой.
— Он что-то делал не по теме, что можно было бы использовать, скажем, в интересах государства? В практических делах? Сугубо житейских.
— Он только этим, в сущности, и занимался. Грамов был практик до мозга костей. Хотя и теоретик был крупнейший. Чтоб вам понять, попробуйте представить такую помесь: Эйнштейн вместе с Эдисоном. Представили?
— Туманно, если честно.
— Могу вам рассказать, за что ему присвоили доктора по биологии Ъопопз саиза, избрали почетным доктором Оксфорда, Кембриджа, Гарварда, Массачусетского технологического, ввели в состав Английского Королевского общества.
— Я это не пойму, наверно.
— Нет, вы, увы, поймете. Все это можно изложить за две минуты — даже в средней школе.
— Ну-ну. Уже заинтриговали.
— И слава Богу. Вот. Вам даже, поди, известно, неспециалисту, что все живые существа — все — электрически активны. Биотоки — слышали небось?
— Конечно, слышал.
— Продолжаем. Что это значит — биотоки? А это значит, что, например, если на лоб, на ножку или на лист — растения, положим, приклеить электродатчики, то на них появится, конечно, напряжение. Такое слабенькое, но вполне заметное.
— Как электрокардиограмма, как альфа-ритм у мозга…
— Да-да-да. Вот Грамов прикрепил пару датчиков на листья помидора. И записал кривульку. Кривулька получилась. Ну такая вот какая-то… — Вощагин взял свой карандаш, нарисовал на перекидном календаре перед собой какую-то кривую, показал ее Турецкому, — Такая, предположим…
— Ну, такая… — Турецкий согласился.
— А дальше? Грамов взял полил сей помидор хорошей родниковой водой, добавил натуральных удобрений, выставил его на свет… Как хорошо тут стало помидору! Вы согласны?
— Согласен.
— Ну, хорошо. Кривулька наша тоже изменилась.
— Ну, допустим.
— Ее Алеша Грамов тоже записал. Назвал «хорошая» кривая.
— Так-так…
— Потом он взял напильничек и стал пилить тихонько ствол у помидора…
— Садист!
— А, вы уже почувствовали! Да, все живое… Кривулька изменилась. Грамов получил кривульку «помидору плохо» и сразу перестал растение мучить. Ну-с, дальше… Вы видели, как на вокзалах, в аэропортах фикусы растут? В таких больших деревянных кадках?
— Конечно, видел. Тысячу раз.
— И Грамов тоже видел. Он взял такую кадку, пересадил в нее свой помидор. А кадку он поставил на колеса… Точнее, на специальную тележку, которая могла кататься, крутиться как хочешь… Тоже просто?
— Пока что да.
— Ну, ладно. А тележку он снабдил электродвигателем. Включай — и покатилась… Вот. А кто включал мотор? Ну, угадайте-ка?
— Понятия не имею! Грамов? Лаборант его?
— Вот-вот, вы так же, как и все. Как, в частности, и я, грешный. Нет. Мотором этим управлял сам помидор. Два техника спаяли маленький приборчик. Анализировать кривульки помидорные. Как помидору плохо — поехали отсюда. А если хорошо — стоим на месте. Поставил Грамов эту кадку в физкультурном зале нашем. Ползала залито ярчайшим светом, вторая половина — в темноте. Ну, помидор и стал кататься— туда-сюда! Погреется немного— снова в тень. Хотя, они, конечно, греться любят, помидоры. Но не всегда, как обнаружилось.