Эквивалентность человеческого тела произведению искусства имеет долгую предысторию. Судьба современного гуманизма тесно связана с судьбой современного и модернистского искусства по крайней мере в двух аспектах. Во-первых, как гласят доминирующие конвенции европейского модернистского мышления, искусство – это только то, что создано человеческими руками. Во-вторых, произведение искусства отличается от прочих вещей в первую очередь тем, что на него можно только смотреть и интерпретировать его, но нельзя использовать. Фундаментальная максима гуманизма – что человек всегда цель, но никогда не средство – уже показывает, что европейский гуманизм рассматривает человека прежде всего как произведение искусства. Права человека – это, если быть точным, права искусства в приложении к людям. По сути, уже на заре эпохи Просвещения человек воспринимался не столько как душа или дух, сколько как тело среди других тел, а в пределе – как вещь среди других вещей. Однако на уровне вещей нет никакого понятия, кроме понятия искусства, которое позволило бы нам выделить одну вещь изо всех прочих и приписать ей какое-то особое достоинство или физическую неприкосновенность, не дарованные всем другим.
Поэтому в контексте европейской культуры вопрос «Что такое искусство?» затрагивает реалии более обширные, чем один лишь мир самого по себе искусства. Критерии, которые мы используем, чтобы отличить произведение искусства от всех прочих вещей, не слишком отличаются от критериев, по которым мы отличаем человека от всего прочего, что существует в мире. В европейской традиции два процесса – когда мы признаем некоторые вещи произведениями искусства и когда мы признаем некоторых существ, вместе с их поведением, действиями и мироощущением, людьми – неразрывно связаны. Совершенно неудивительно, что в контексте европейской культуры концепция биополитики, предложенная несколько десятилетий назад Мишелем Фуко и развитая другими авторами, в особенности Джорджо Агамбеном, с самого начала имела критический оттенок. Рассматривать человеческое как нечто животное и даже скотское означает де-факто автоматически принижать его достоинство, особенно когда эта концепция используется с целью улучшить физическое благополучие этой человеческой скотинки. Истинное достоинство человека возникает лишь тогда, когда человек рассматривается как произведение искусства.
Такое понимание человеческого лежит в основе всех гуманистических утопий, в которых не просто человечество, но общество в целом рассматривается как произведение искусства. Итак, получается, что, только ответив на вопрос о природе произведения искусства, мы можем ответить на древнейший вопрос: что же такое человек – тот современный индивид, которого мы считаем обладателем человеческих прав и субъектом демократии? Люди и произведения искусства неразрывно связаны густой сетью метафор и метонимий, и эта сеть особенно наглядно предстает перед нами в работе Мандзони. Его произведение представляет нам «консервацию» человека, или, по крайней мере, «консервацию» внутреннего мира человека. При этом гуманизация искусства продвигается еще дальше – как и зеркальный по отношению к ней процесс превращения человека в произведение искусства.
Искусство с самого своего начала являет собой – помимо многого прочего – процесс сохранения. К произведениям искусства не только относятся иначе, чем ко всем другим вещам, – они надолго переживают другие, профанные вещи. Обычные вещи, когда становятся не нужны, отправляются на помойку. Но произведения искусства хранят в музеях и архивах, берегут, реставрируют. То есть искусство выступает как институт, который берет на себя смелость обещать вечную жизнь на земле, – и это единственное обещание такого рода с тех пор, как Бог и боги сняли с себя ответственность за наше бессмертие. Философия, с момента ее основания Платоном, также была в близком родстве с религией, и всю свою долгую историю она представляла собой не что иное, как попытку предвидеть посмертную жизнь души, иными словами – достичь метанойи, перехода от точки зрения «здесь и сейчас» к точке зрения жизни по ту сторону, от точки зрения смертного тела – к точке зрения бессмертной души. Метанойя такого рода – это, по сути, необходимое условие становления метафизического, возможности занять метапозицию по отношению к миру, способности созерцать и сознавать мир как целое.