Когда метанойя, то есть осознание собственного бессмертия, становится невозможной, человек утрачивает способность созерцать целое. Собственно, этот перспективизм, эта зависимость от субъективной точки зрения сегодня считается самоочевидной: всякий раз, когда кто-то начинает говорить, мы прежде всего задаемся вопросами, откуда он или она взялись, с какой точки зрения он или она высказываются. Расовая, классовая и гендерная принадлежность обычно считаются координатами, которые изначально определяют личность говорящего. Такая изначальная определенность служит также культурному понятию идентичности. Даже если мы понимаем эти параметры не как «природные» факторы, а как социальные конструкты, они по-прежнему сохраняют свое влияние. Социальные конструкты можно деконструировать, но их нельзя взять и отменить или заменить другими конструктами на свой вкус.
Но в любом случае, когда тело расстается с жизнью, когда умирает душа, само тело не исчезает, а становится трупом. Пусть для души нет жизни после смерти, но тело продолжает существовать после смерти в качестве трупа. В Древнем Египте, как известно, принято было сохранять и мумифицировать тела, и в каком-то смысле можно сказать, что модернистское искусство наследует этой древнеегипетской традиции.
Это очень наглядно показано в случае Мандзони: в той степени, в которой телесность художника может быть сохраненa и выставленa в музее, художник воплощает мечту об индивидуальном бессмертии, не прибегая к традиционным обещаниям религии. Здесь можно применить известное понятие гетеротопии – термина, предложенного Мишелем Фуко, – и говорить о гетеро-метанойе. Фуко помещал музей, так же как и кладбище, библиотеку, больницу, тюрьму и корабль, в разряд «других мест», или гетеротопий. Когда тело помещают на кладбище или в музей, оно трансцендирует место, в котором жило при жизни. Это влечет за собой весьма разительное изменение перспективы, поскольку из музея, библиотеки или кладбища весь мир видится с иной точки зрения, а именно гетеротопической. Произведения искусства – живые трупы вещей. Мы сохраняем и выставляем вещи в художественных музеях только после их смерти, то есть после того, как они дефункционализировались, ушли из жизненной практики. Существование произведений искусства в музеях – это жизнь после смерти, жизнь вампиров, которую нужно беречь от солнечного света. Музеи современного искусства особенно ясно показывают, с какими трудностями сталкиваются те, кто стремится к гетерометанойе. Заявленной целью европейского авангарда было и остается создание «живого» искусства в противоположность «мертвому» искусству музеев. При этом модернистское искусство стремится достичь этой цели, демонстрируя материальное измерение искусства, его чистую телесность, которая обычно остается скрытой под поверхностью образа, – то есть именно телесную или трупную природу образов и вещей. Силой искусства некоторые вещи можно вырвать из контекста их употребления в обычной жизни и перенести в искусственный, кладбищенский, гетеротопический контекст музея – именно затем, чтобы показать их чистую материальность, их телесность. То есть жизнь «живого» искусства есть вечная жизнь трупа, которая трансцендирует все формы обычной жизни.
В то же время гетеротопическую точку зрения музея тоже можно считать своего рода метаточкой зрения. Мы можем апроприировать гетерометанойю настолько, что мы при жизни сможем предвидеть будущее наших тел как бережно хранимых трупов, и тем самым занять гетеротопическую точку зрения. Нам нетрудно представить себя трупaми, потому что мы еще при жизни подвержены неотвратимому упадку. Мы участвуем в вечном, безграничном физическом угасании без начала и конца. Слиться с этим бесконечным угасанием означает прийти к другой метанойе, к гетерометанойе, к иной точке зрения, которая позволит занять метапозицию в отношении мира как он есть, без необходимости думать при этом о бессмертии души. Труп бессмертен по определению, потому что он уже прошел через смерть. Если спросить того, кто уже испытал на себе эту другую метанойю, откуда он взялся и с какой точки зрения он высказывается, он спокойно ответит, что высказывается только с гетеротопической точки зрения кладбища, библиотеки или музея.