— Теперь я капитан.
Он так сильно закатил глаза, что это наверняка причинило боль.
— И куда едем сначала, капитан?
Я фыркнул, мы сели в машину и пристегнулись.
— Итак, у меня есть билеты с открытой датой на SkyRail, в Дом Бабочек (Прим. пер.: специализированный зоопарк для разведения и экспозиции бабочек) и на вход в Национальный Парк. Давай посетим эти места в первую очередь. Там наверняка можно перекусить, я уверен. Затем, когда закончим пополнять туристический поток, можем совершить набег на рынок для пополнения припасов и к тому времени, как закончим все дела, найдем приятное местечко для ужина.
— Звучит отлично. Однако есть одна проблема.
— Какая?
Фостер читал брошюру, которую дала ему дама из проката автомобилей.
— SkyRail открывается в девять. Дом Бабочек – в десять.
— Тогда сначала второй завтрак на пляже.
Он посмеялся.
— Звучит даже лучше.
— Но все по порядку, — сказал я, заводя машину и выезжая с парковки. — Тебе придется направлять меня, потому что я не знаю, куда, черт возьми, я еду.
Он засмеялся и указал вперед.
— На первом повороте налево.
Он направил меня к Тринити-Бич, где мы нашли на пляже кафе. Сели за столик, заказали огромный завтрак и съели его, глядя на океан. Фостер улыбнулся молодой официантке, рассмеялся вместе с ней, когда она что-то записала неправильно, и сказал, что в этом нет ничего страшного.
Так похоже на Фостера. Радоваться солнечному свету, не создавать проблем, просто плыть по течению. Все это очень далеко от корпоративной жизни.
Я отпил сок.
— Знаешь, иногда я смотрю на тебя и вижу безжалостного и категоричного финансиста. А потом, в иной обстановке, вот как сейчас, я не могу представить ничего из этого.
Он покачал головой, удивленный.
— Как это?
Я глубоко вздохнул, желая сформулировать правильнее.
— Когда речь идет о финансах, слияниях и поглощениях, я представляю себе серые костюмы, серые здания, серое небо. Затем я вижу тебя здесь, и это яркое солнце, голубое небо, белый песок и голубую воду. Полярные противоположности, и их трудно сопоставить.
Фостер улыбнулся, как будто этот вывод ему понравился, и положил в рот треугольник свежего ананаса.
— Потому что я уже не тот человек. Не тот, кем являюсь сейчас. Если бы ты встретил меня шесть лет назад, то не узнал бы. Кажется, единственное время, когда я улыбался, это когда мы заключали сделку.
Я вздохнул, но он еще не закончил.
— А тебе не кажется, что твое описание однообразной и мрачной обстановки, что ждет там, дома, в сравнении с солнечным светом и счастьем здесь, пытается тебе что-то подсказать?
— Что, например?
Он посмотрел мне прямо в глаза.
— Ты там несчастлив.
Я переместил приборы на своей пустой тарелке так, чтобы они лежали на двенадцать и шесть.
— Может быть.
Фостер ничего ответил. Наверное, он знал, что мне есть что сказать. Возможно, он использовал самый старый трюк в корпоративной книге: промолчите, и человек, находящийся в менее удобном положении, заговорит первым. Может быть, я на это и купился.
— Да, я несчастлив там, — признался я. Вряд ли это большой секрет. Любой, имеющий глаза, мог это видеть. — Идея взять отпуск не только моя.
— Твой босс увидел, что ты готов сломаться?
Я покачал головой.
— Мой доктор.
Фостер замер. Нахмурился, и его глаза сузились.
— Если ты просто несчастлив, это одно. Но медицинские показания...
— По медицинским показаниям я стоял на пороге инфаркта или инсульта, — сказал я, признавшись в большем, чем хотел. — Высокое кровяное давление, бессонница. Как будто мой разум заклинило на пятой передаче (Прим. пер.: в сфере работы – максимальный и ограниченный трудоголизм, когда ничего другого вокруг больше не существует), понимаешь, о чем я?
Когда Фостер посмотрел на меня, то его взгляд потеплел.
— Я совершенно точно знаю, что ты имеешь в виду.
Я не сомневался в нем, и это было приятно, даже обнадеживающе, иметь возможность поговорить с кем-то, кто действительно понимал, через что мне пришлось пройти. Затем я прочистил горло и сказал Фостеру то, что никогда не говорил никому другому:
— У меня было несколько панических атак. Сначала я не знал, что это такое. Мой разум выпадал из реальности, а легкие сжимались. Я думал, что у меня случился сердечный приступ или что-то связанное с давлением. Я не знал, что, черт возьми, это было. В любом случае, после множества обследований и приемов мой доктор сказала мне, что это тревожность, и я посмеялся. — Я покачал головой; как глупо все это звучало. — Я имею в виду: как я, Стюарт Дженнер, мог испытывать тревогу?! Я на вершине мира. Я парень, которым все хотят быть. Телефонные звонки, встречи, клиенты, электронные письма. Я настолько востребован, что даже у моего секретаря есть секретарь. Звучит нелепо, правда?