Я поставил его на кровать и разбудил Фостера. Сидя в прохладном от кондиционера воздухе каюты, мы кормили друг друга салатом и макали хлеб в масло и уксус.
— Я не знал, что делать с устрицами, — сказал я. — Так что я просто оставил их как есть.
— Отлично. Именно так я их и люблю.
Он взял одну, наклонил раковину и позволил устрице скользнуть в рот.
Я покачал головой.
— Можешь оставить их себе. Не то чтобы они были тебе нужны, — засмеялся я. — Ну, во всяком случае, не в качестве афродизиака. В этом деле тебе не нужна помощь.
Он засмеялся и отправил в рот еще одну.
— Ты когда-нибудь пробовал их раньше?
— Только с водкой и перцем чили.
— Ах, вот где ты ошибся.
— Они были не так уж и плохи, — признал я. — Просто не мое любимое блюдо. Я буду придерживаться углеводов и жиров.
Я съел еще кусочек хлеба, слизывая масло с пальцев.
— Знаю, что вид снаружи бесценен, но спуститься под кондиционер было гораздо лучшей идеей, — сказал я.
Мы так и остались, полусидя-полулежа, прислонившись к изголовью кровати и натянув одеяла до талии. Это было намного комфортнее, чем удушающая влажность на улице.
— Я мог бы привыкнуть к этому.
Несколько минут Фостер выглядел слегка смущенным. Как будто пытался придумать, как получше спросить меня о чем-то.
— Знаешь, ты можешь просто сказать это.
Он нахмурился.
— Сказать что?
— Что бы ты там ни хотел спросить или рассказать мне.
Он с трудом сглотнул.
— Нет, я просто...
— Хотел спросить меня, действительно ли я собираюсь вернуться к своей прежней жизни?
Он метнул на меня взгляд.
— Я должен, — сказал я, не дожидаясь ответа. — У меня есть обязательства. Я не могу просто уйти, как бы мне этого ни хотелось.
Фостер промолчал, поэтому я отвлекся, съев несколько виноградин.
— Я имею в виду, что этот отпуск был самым лучшим, что я могу вспомнить, если честно. И я уверен, что вернусь в Брисбен в лучшем расположении духа, чем когда приехал сюда. Я действительно не хочу возвращаться и с удовольствием остался бы здесь навсегда. Но я должен. На самом деле, по возвращении я направляюсь прямиком в Сидней. Если мои коллеги не успели испортить окончательные документы по самому крупному контракту, над которым я когда-либо работал.
Фостер снова не произнес ни слова, и когда я посмотрел на него, то ожидал увидеть печаль или даже гнев, но его лицо было искажено чем-то другим.
— Ладно, — пошутил я. — Я попробую устрицу. Это для твоей же пользы, вдруг кому-то из нас понадобится афродизиак.
Я взял устрицу, собираясь с духом, но Фостер, положив ладонь мне на предплечье, остановил меня:
— Не ешь их.
Я посмотрел на Фостера и понял, что ему плохо.
Он был не просто бледным. Он был зеленым.
О нет.
Он соскочил с кровати и побежал в ванную. Я слышал, как его рвало в туалете, и знал, – это общеизвестно – что пищевое отравление устрицами очень опасно. Я последовал за Фостером.
— Черт подери. Ты в порядке?
Все еще обнаженный, он склонился над унитазом – его рвало. Он поднял руку, как будто просил меня оставить его в покое. Я схватил полотенце для рук и сунул под холодную воду. Когда Фостера перестало тошнить, и он откинулся назад, я протянул ему полотенце, и он вытер им лицо. Он выглядел ужасно.
— Забирайся обратно в кровать, — предложил я.
Я помог ему подняться. Он дрожал и весь покрылся по́том, но я поддерживал его под локоть и, когда мы вернулись в каюту, усадил его на кровать. Затем убрал с постели еду, которую принес.
К тому времени, как я отнес поднос на кухонную стойку, Фостер опять был в ванной, где его снова вырвало.
Я выждал минуту и последовал за ним.
— Эй.
Он сидел на полу, прислонившись спиной к стене. Сгорбленный, до сих пор обнаженный, и такого оттенка зеленого, какого я никогда не видел у людей раньше. Он снова поднял руку, но без сил уронил ее на колени.
— Ух-х, — простонал он. — Мне плохо.
Он застонал, а затем его опять вырвало.
И больше из ванной он не выходил. Он был болен, и мне нужно было взять на себя ответственность и позаботиться о нем. Я снова намочил полотенце, отжал и вернул ему, когда он сел.
Фостер реально не мог уже покинуть ванну. Я вернулся в комнату, схватил подушку, стянул с кровати простынь и отнес все ему. Он ссутулился еще сильнее, чем раньше.
— Вот, — мягко предложил я. — Ложись. Я сейчас вернусь.
Я накрыл Фостера простыней, не то чтобы его, вероятно, волновало это, но я беспокоился о нем, а не о том, чтобы рассматривать его, пока он болен.