В первый день он так ничего существенного и не узнал. Фоменко проверял его на вшивость. Видно, подозревал, что к нему рано или поздно могут подсадить лесную птицу с красной головой и длинным клювом.
Григорий вынужден был открыться первым. Он рассказал о себе все, рассказал честно, без прикрас, но и ничего не утаивая. Кроме, разумеется, своего «статуса».
Фоменко слушал с вежливым вниманием, не перебивал, вставлял лишь иногда неопределенные «ну-ну» и «да-да». Но постепенно он начал раскачиваться. Очень постепенно, в час по чайной ложке…
«Зрелый фрукт, — мысленно сердился Чернов. — Его с полпинка не возьмешь. Придется помучиться потерпеть».
Так и жил Григорий — днем его возили на суд, где он вынужден был притворяться душегубом, а по вечерам ему приходилось разыгрывать из себя лаптя, усыпляя бдительность плешивого старика.
Самим собой он мог быть только ночью, когда в камере притухал свет и Фоменко разражался громовым храмом.
Григорий лежал на спине и беззвучно плакал. Даже слезы стекали от уголков глаз по его щекам как-то скрытно, опасливо.
Наконец счастливый момент наступил. Правда, поначалу Чернов этого даже не понял.
— Хочешь? — Озираясь на дверь, Фоменко разжал кулак.
К его морщинистой ладони прилип маленький кусочек бумажки.
— А что это? — Григорий сразу перешел на шепот.
— А ты не знаешь?
— Нет…
— Это «промокашка».
— «Промокашка»?…
— Ну торчок. Бери, в первый раз бесплатно.
Старик объяснил, что надо делать с «промокашкой». Ничего сложного, нужно только положить ее на язык и запить водой. Чернов так и сделал.
— И что теперь?
— Не торопись, — улыбнулся беззубым ртом старик. — Всему свое время.
Время шло, но ничего странного Чернов за собой не замечал.
«Наверное, мой организм не расположен к наркотикам», — подумал он.
— Не действует твоя «промокашка». — Он с укором посмотрел на Фоменко, затем поднялся с нар, сладко потянулся, хрустнув косточками, и… вышел из камеры через стену.
На улице стояла солнечная летняя погода, щебетали птахи, пахло жасмином и сиренью.
Григорий пересек трамвайные пути и не спеша двинулся по тенистому скверу. Многочисленные деревянные скамейки были оккупированы дедами-шахматистами. Чернов остановился около одной из таких парочек, долго наблюдал за их игрой, затем предложил сыграть на «победки». Деды с радостью согласились.
Чернов выиграл шестнадцать партий подряд и лишь после этого рассеянно вспомнил: «Я же не умею…»
— …Чернов, на выход!
Было уже утро. Григорий с величайшим трудом разлепил глаза, приподнялся на локте, отрыгнул.
Фоменко смотрел на него с живым интересом.
— Что это было?… — Чернов ощущал во рту неприятный металлический привкус.
— «Промокашка», — невинно пожал плечами старик.
— Еще хочешь? — Это был первый вопрос, услышанный Черновым по возвращении из зала суда.
— А есть?
— Найдется.
— Давай…
— Что, понравилось?
— Не понял еще пока…
— Да, в этом деле поднатореть надо, — согласился с ним Фоменко. — Главное — втянуться. Но предупреждаю сразу, соколик, в следующий раз… — И он потер друг о друга пальцы правой руки. Этот жест знает каждый ребенок — «мани-мани».
— У меня нет… — потупился Григорий.
— Найдешь, — своеобразно обнадежил его старик. — Захочешь — найдешь…
В ту ночь Чернов побывал в Америке. Только не в той, в которой он соревновался в восемьдесят пятом на кубок президента Франклина, а в какой-то другой, параллельной, незнакомой. Все американцы почему-то говорили по-русски и гнали самогон («Эмигранты», — подумал Григорий). А еще оказалось, что в Америке уже давно построили коммунизм и правит в ней, что естественно, коммунистическая партия. («Вот, оказывается, что в мире делается, — удивлялся Чернов. — Сидишь тут в тюрьме, ничего не ведаешь…») До самого утра он вкалывал на субботнике, очищая лужайку Белого дома от опавших кленовых листьев…
— …Чернов, на выход!
— Бр-р-р! — Григорий встряхнул головой, но взгляд никак не фокусировался.
— На, похмелись, — понимающе сгущая брови на переносице, старик Фоменко протянул ему кружку холодной воды.
«Так и в самом деле можно втянуться…» — с тревогой размышлял Чернов, трясясь в промороженном «воронке». От этой тряски его мозги готовы были вот-вот потечь через уши.
Нина Ивановна Самулейкина привела его в чувство, в очередной раз выставив выродком и сукиным сыном, так что в камеру он вернулся бодренькими посвежевшим.