— А если? — Григорию пришла в голову безумная идея. На первый взгляд безумная. — Охранники знают тебя в лицо?
— Знают… — Герман о чем-то начал догадываться, и это «что-то» ему сразу не понравилось. — Забудь.
— А ну раздевайся, — приказал ему Чернов. — Давай-давай, скидывай манатки, да поживей!..
Они вышли в коридор. На Григории трещала по швам форма капитана внутренних войск, все-таки он был поплотней Германа, пошире в плечах, и вообще. Особенную неприятность доставляли ботинки на три размера меньше… Но ничего, стерпится. Думать ли сейчас о каких-то мозолях?
Герман ковылял чуть впереди, ощущая позвоночником жгучее прикосновение пистолетного ствола.
Он был в штатском, в тех самых потрепанных джинсах и молодежной клетчатой рубашке — Чернов обнаружил их аккуратно сложенными на одной из полок в шкафу.
Тогда Григорий еще заподозрил капитана в том что от ведь мог водить его за нос насчет распоряжения, насчет неожиданного перевода на другое место и полнейшего незнания подробностей судебного процесса. Как же так? Что, в первую очередь, делает человек, увольняясь с работы? Собирает вещички. А они, родимые, лежали себе спокойненько… Но подозрение это не задержалось, пролетело мимо.
Они повернули за угол. Впереди маячила решетчатая дверь. Это был первый пост. Сердце Чернова екнуло и провалилось куда-то в желудок.
Из стеклянной будочки на них смотрела веснушчатая мордашка молоденького солдатика.
— Открывай, Симыч! — гаркнул Герман. Солдатик нажал на невидимую кнопку, прозвучал электрический сигнал, и дверь приотворилась.
— Вот, Симыч, знакомься, — капитан явно переигрывал, его вальяжность была безмерно преувеличена, но Симыч этого не замечал, — товарищ Чернов, передаю ему дела.
— Здравствуй, служивый, — вымучил улыбку Григорий.
— Здрасьте, виделись уже. — Солдатик равнодушно взглянул в его сторону.
— Вот и славненько, — по шажочку, по шажочку двигался Герман вдоль конторки, прикрывая собой правую руку беглеца, через которую как-то неестественно был перекинут плащ. — Да-да, увольняюсь. Верней, увольняют, ага. Ну бывай, Симыч. Дверку-то открой, а?
— Где это мы с ним виделись? — облегченно выдохнув, спросил Григорий, когда они отдалились на безопасное расстояние от будки.
— Да это он так просто, спутал тебя, — пожал плечами капитан. — Знаешь, сколько здесь людей за день проходит? Всех и не упомнишь…
А про себя подумал: надо же, гад, даже удостоверение не проверил!
— Мы хоть в какую сторону?
— В правильную, Штопор, в правильную… Но ты учти, что перед самым выходом будут проверять документы, при всем желании не отвертишься.
— Учту, — мрачно кивнул Чернов.
— У меня жена и маленький ребенок, — напомнил Герман без особой надежды на то, что этому напоминанию внемлют.
Они шагали по нескончаемым лабиринтам гигантского здания, поднимались по забранным решетками лестницам, затем спускались, после чего поднимались вновь… Если бы Чернову пришлось искать дорогу к выходу, он бы точно заблудился.
Два следующих поста были пройдены без задержки — легенда о «новеньком» и его «наставнике» срабатывала на все сто и открывала зеленую улицу. А вот перед четвертым Германа вдруг- заколотило.
— Я его не знаю… — Перепуганное лицо бедняги так переменилось в цвете, что теперь почти сливалось с сизой стеной.
— Кого не знаешь? — заторможенно соображал Григорий.
— Пацана этого не знаю… Утром другой был. А этого… Нет, не знаю… Очком чую, не пропустит он…
— Который час?
— Без пяти шесть, — вскинул капитан к глазам левое запястье.
— А если во двор? Можно отсюда как-нибудь…
— Что толку? — Глаза Германа начали излучать лихорадочно-панический блеск. — Там же ворота… Народу уйма… Обоих пристрелят…
Чернов молчал, по его скулам бегали желваки.
Мимо них неторопливо прошествовал конвоир, подталкивая перед собой заключенного.
— Привет, Гер, — кинул он на ходу. — Чтой — то ты какой-то болезный?
— Озоновая дырка над головой пролетела, — отшутился Герман. — Как служба-то?
— Как видишь, потихонечку. — И конвоир продолжил свой путь.
— Веди, — решительно заявил Чернов.
— Куда? Во двор? простонал капитан. — Это же в другую сторону… Возвращаться надо…
— Быстрей. У нас всего пять минут.
— Почему пять минут? — не понял Герман, но вновь почувствовав пистолетный ствол (на этот раз животом), спорить не стал.
Лестница в тюремный дворик находилась в противоположном крыле. Добрались до нее без осложнений, мальчишки-охранники лишь посмеивались (мол, дурные эти офицеры, вечно они что-нибудь забывают) и, отпирая двери, говорили вслед: