Затем она увидела, как навстречу летит, быстро приближаясь, земля и растут казавшиеся сверху маленькими фигурки прохожих.
Потом она услыхала чей-то отчаянный крик, удар…
ДЕЖКИНА
Как ни была она сердита на Наташу, проявившую совершенно недопустимую для профессионала беспечность и связавшуюся с беглым обвиняемым, Дежкина не могла не признать, что дело о контрабанде в аэропорту Шереметьево-2 приняло совсем уж нешуточный оборот.
Если раньше она просто допускала мысль о том, что Чернов может быть невиновен, то теперь приняла это как непреложный факт.
Надо быть либо безумным, либо полностью убежденным в своей правоте человеком, чтобы, наплевав на опасность, заявиться средь бела дня на квартиру к следователю прокуратуры (в компании с собственным обвинителем!) и пытаться доказать свою непричастность к преступлению.
То, что Чернов не безумец, Клавдия увидела своими глазами.
Конечно, она досадовала, что упустила возможность возвратить беглеца обратно в Лефортово, но, с другой стороны, решила Дежкина, может, это и к лучшему.
Вряд ли тюремное начальство отнеслось бы к Чернову снисходительно после случившегося.
А для судьи Самулейкиной побег заключенного из тюрьмы был равносилен стопроцентному признанию вины — в этом-то, зная уважаемую Нину Ивановну, Клавдия ничуть не сомневалась.
Следовательно, Чернова бы мигом приговорили к смертной казни и никто бы уже не стал всерьез разбираться с доводами в его защиту.
В любом случае необходимо было торопиться.
Наскоро натянув на себя старенькое пальтецо и схватив непременную хозяйственную сумку с документами, Дежкина помчалась разыскивать Игоря Порогина.
Как назло, ни на рабочем месте, ни в кабинетах коллег его не оказалось.
Более того, Игоря никто не видел в прокуратуре с самого утра.
Это было очень странно. Ведь он сам позвонил ей утром, и она сообщила ему о побеге.
Раздосадованная и недоумевающая, Клавдия шла по коридору, размышляя, что же она может предпринять в отсутствие своего подопечного, когда ее окликнул знакомый голос.
— О! — сказала секретарша Люся. — Хоть одного нормального человека увидела!.. А то все бегают, носятся как угорелые…
— Здравствуй, Люсенька…
— О вас, Клавдия Васильевна, шеф справлялся, — шепотом заговорщика сообщила секретарша. — Я так думаю, он недоволен, что затягиваете дело с троллейбусами. Только вы не расстраивайтесь. Сказал, может, кому помоложе передать, поэнергичнее…
— Пусть передает, — равнодушно отозвалась Дежкина, — если уж так хочется.
— Ну и правильно. Я б на вашем месте из-за ерунды не расстраивалась. От молодых тоже толку мало. Им лишь бы денег побольше платили, а работать не любят. Я так и сказала шефу, когда он стал к молоденьким референткам присматриваться. «Если хотите новую секретаршу с ногами, это ваше дело, а только кто вам чай заваривать станет и сидеть на телефоне с утра до вечера?…» Правильно я сказала или нет?
— Правильно. Ты Порогина Игоря не видела?
— Не-а. Он сейчас суматошный какой-то, сам не свой. Никогда не остановится, не поговорит. Мне с ним неинтересно стало. Он, кстати, звонил, вас разыскивал…
— То есть как?! — вскричала Клавдия.
— Очень просто, — пожала острыми плечиками Люся, — и, главное, мне звонил, как будто я обязана все знать!..
— Давно?
— С полчаса.
— Ничего не просил передать?
— Не-а. Только сказал, что сам будет вам в кабинет названивать… А что случилось? — внезапно заинтересовалась секретарша, увидав, как переменилась в лице Дежкина, но той уже и след простыл.
Клавдия влетела в свой кабинет, и в этот момент, будто пробудившись ото сна, телефон издал звонкую трель.
Едва не опрокинув стол, она схватила трубку и поднесла к уху:
— Алло?!
— Клавдия Васильевна?
— Слава Богу, Игорь!.. Ты где?
— Все в порядке, у меня хорошие новости. Я знаю, где он скрывается, Чернов.
— У меня тоже есть новости, — сказала Клавдия. — Он был у меня в гостях.
— Кто?!
— Твой Чернов. Вместе с Наташей Клюевой, представь себе.
— С ке-ем?
— Именно с ней. Со своим собственным обвинителем.
— Ничего не понимаю! Когда?
— Час назад.
— И вы его не задержали?
— Пыталась, но он сбежал. Вот что я тебе скажу, Игорек. Ты, конечно, можешь обижаться, но Чернов никак не производит впечатления виноватого. Девяносто девять против ста ставлю — он ни при чем.
— Ага. Интересная мысль. А фээсбэшники, выходит, сами себя укокошили на его даче и перебрались потом в аэропортовский морозильник!..