Лидия пожала плечами. Ее мысли были теперь далеко отсюда. Вздохнув, она положила голову на колени Праксителя, думая о другом, прежнем.
Она осознавала, что напасти уходят и скоро, очень скоро ее ждет важное, а может, и главное событие в жизни.
Пракситель заканчивает свою работу… Он уедет с острова навсегда…
Лидия не сомневалась, что хмурый бородатый силач возьмет ее с собою.
Она увидит другие страны и сотрет из памяти печальные воспоминания.
Она начнет новую, полную света и счастья жизнь. Она довольно настрадалась за последние годы. Впереди теперь будет только хорошее.
РЕПИН
Колька Бакин был способным художником-авангардистом, а еще одним из тех друзей, которые в повседневной жизни вроде как незаметны, их даже порой забываешь поздравить с днем рождения, но когда с тобой что-то случается, они, бросая все свои дела, несутся к тебе с другого края земли в любое время дня и ночи. Просто чтобы утешить, поддержать.
И хоть у самого Бакина в жизни все складывалось не лучшим образом (мало того что творческая депрессия затянулась, так у жены вдруг обнаружили какую-то опасную болезнь, и она уже месяц не вставала с постели), он с распростертыми объятиями встретил Виктора Клюева в своей крошечной однокомнатной квартире.
Они сидели на кухне и неторопливо уговаривали бутылку, которую Виктор захватил с собой. За душещипательными разговорами время бежало незаметно. Вернее, в основном говорил только Клюев, а Бакин внимательно слушал, все прекрасно понимая и сочувствуя, и периодически давал житейские советы, которые каждый раз попадали в самую точку.
— Не вздумай, дурак!.. — Лишь однажды он повысил голос, когда Виктор заявил, что к жене больше- ни ногой. — Ты не прав, разберись сначала, а уж потом спускай собак на Наташку. Ты понял? Это твоя семья. Самое дорогое, что у тебя есть.
Клюеву было хорошо и спокойно рядом со старым, закадычным другом, он готов был провести с Бакиным всю ночь, а может быть, и не одну — у него еще оставались какие-то деньги на спиртное. Но из комнаты часто доносились тихие всхлипы, и Колька вскакивал, наливал в стакан кипяченую воду из графинчика, бежал к жене, возвращаясь на кухню озабоченным и хмурым…
Дольше оставаться было неудобно. И Бакин не уговаривал Виктора переночевать у него, лишь беспомощно разводил руками, мол, сам видишь, что творится…
«Кто еще кого должен был утешать, — думал Клюев, на прощание крепко пожимая Колькину руку. — Битый небитого везет…»
Был третий час. В ясном небе зависли большие низкие звезды.
На улице подморозило градусов под двадцать, но Виктор изнывал от жары. Сорвав с шеи шерстяной шарф, он, пошатываясь, поспешил к метро и удивился, что оно уже закрылось.
Ему так хотелось еще с кем-нибудь пообщаться, выговориться, излить накопившуюся в душе горечь. Просто встретить прохожего и завести с ним долгий, нескончаемый разговор. Однако улица была пустынна. Ни души, ни дуновения ветерка.
Клюев боялся этого одиночества. Будто один во всем мире… Он чувствовал страшную свою вину перед Наташей, перед Инночкой… Конечно же он будет вымаливать у них прощение, он будет самым лучшим мужем и отцом на земле. Но не сейчас… Сейчас надо добраться до мастерской и уснуть, забыться, а завтра утром проснуться уже другим человеком.
— Яйца себе отморозить не боишься? — вдруг раздалось за его спиной.
Виктор даже не вздрогнул от неожиданности. Заторможенно обернувшись и увидев перед собой рослого молодого парня в милицейской форме, он радостно заулыбался. Вот и собеседник, на ловца и зверь бежит.
— Плохо мне… — страдальчески произнес он.
Но это страдание совсем не совмещалось с улыбкой, которая никак не сходила с его бледного лица.
— Прокатимся? — предложил милиционер.
— Куда? В вытрезвитель?
Парень кивнул.
— Не надо, хороший мой… Пожалуйста, не надо…
— Пошли-пошли, — милиционер крепко схватил его за рукав и потащил к припаркованной у круглого здания метро патрульной машине, — мне лучше знать, что надо, а что не надо.
— Ребята, я же художник!.. — воскликнул Виктор, плюхнувшись на заднее сиденье. — Я бедный, но оч-чень талантливый художник. У меня готовилась своя выставка. На Крымском валу, вот… Что, не верите?
— Поехали, — тихо сказал рослый своему напарнику-водителю, тоже молодому парню с модно стриженным затылком.
— Так вы не верите? — праведно возмутился Клюев. — А я вам докажу! У вас есть бумага и карандаш?
— Не рыпайся, а? — тяжело посмотрел на него рослый. — Ща в репу заеду…