— С кем договор? — Наташа конечно же была счастлива, она буквально задыхалась от восторга, но внешне это почему-то никак не выражалось. Напротив, Виктор даже подумал, что она рассержена.
— С Гринштейном! Отличный мужик! А деловой!
— То Гольдберг, то Гринштейн… Ты нормально можешь объяснить?
— А че объяснять-то? Гринштейн — мой спонсор. У него знаешь как дело поставлено? Фирма «Гаудеамус», слыхала? Миллионами ворочает! И мы с его помощью бабулеточек огребем — не будем знать, на что потратить!
— А ему-то от этого какая польза?
— Как — какая?! — удивленно воскликнул Виктор, мол, чего же тут непонятного.
— Какая? Я тебя спрашиваю.
— А мне есть до этого дело? Он сам на меня вышел, сказал, что я… что я… Даже неудобно как-то…
— Что ты гений? — шутливо предположила Наташа.
— Нет, — Виктор зарделся. — Непризнанный гений…
Шутка оказалась недалека от истины. А может, и вправду Витькины концепты, как он сам их называет, достойны всемирного признания?…
— Значит, тебе предоставляют такую сумасшедшую услугу и ничего не требуют взамен?
— Ни-че-го! — развел руками Виктор. — А что можно потребовать от бедного художника? Ну разве только… — Он что-то вспомнил. — Кажется, иногда выставка будет закрываться на какие-то час-полтора…
Гринштейн хочет проводить в Манеже закрытые совещания. Там зал большой, удобно.
— Совещания в галерее?
— Не знаю, Тат, не знаю, — затараторил Клюев. — Может, я что-то путаю, чего-то недопонял. Но главное-то не в этом! Татка, мы же теперь заживем как нормальные люди! Давай с тобой подсчитаем… Я выставлю сорок семь картин, так? Предположим, на каждую вторую найдется покупатель… Нет, почему на каждую вторую? На четыре из пяти!
— Лучше уж на девять из десяти, — в тон ему возразила Наташа.
— Нет, мать, загибаешь, так не бывает. Будем довольствоваться малым. — Виктор закатил глаза, что-то подсчитывая в уме, но подсчеты явно не клеились. — Это сколько ж будет?
— Тридцать шесть и еще две картины…
— Так, если по пять тысяч «зеленых»…
— Почему по пять?
— По пять, по пять, не наглей. — Виктор опять закатил глаза. — Тридцать восемь на пять… Тридцать восемь на пять…
Ожесточенную работу его головного мозга нарушил дверной звонок. Пришла Наташина мама, Антонина Федоровна.
— Кто будет распаковывать гостинцы? — Она поставила на пол две тяжеленные сумки.
— Ма, не надо… Опять ты?…
— Знаю-знаю, вы голодаете и пухнете! — Антонина Федоровна расцеловала Виктора, а уж потом только обняла Наташу.
Когда это появилось у мамы? Совсем недавно. Она чуть ли не ежедневно начала навещать дочку с зятем, и не с пустыми руками — приносила продукты, да в таком количестве, будто Клюевы действительно пухли с голоду.
А ведь раньше не было ничего такого. Антонина Федоровна совсем не походила на курицу-наседку мысли которой заняты лишь своими птенцами. Она никогда не ставила интересы семьи выше общественных. И вдруг…
«Неужели испугалась одинокой старости? — с болью в сердце однажды догадалась Наташа. — Неужели боится, что никто ей воды не поднесет? Такой пассивный инстинкт самосохранения… А по сути дела, баш на баш. Я вам сейчас помогаю, а вы мне потом… Мамочка, как ты могла подумать?…»
Но, как бы то ни было, в тот вечер Антонина Федоровна попала в яблочко, ее съедобные приношения пришлись как нельзя кстати.
Разумеется, Виктор тотчас же сообщил теще радостную весть. Реакция ее была достаточно неожиданной — ей стало дурно, и только смоченная нашатырным спиртом ватка привела ее в чувство.
— Говорила я тебе, Ната, — раскинувшись в кресле, слабым голосом произнесла Антонина Федоровна, — из Вити выйдет толк, он станет человеком. А ты не верила, смеялась над ним…
— Она не смеялась, — вступился за жену Виктор, хоть высказывание тещи и потешило его самолюбие.
— Да это я образно выражаясь. — Антонина Федоровна расстегнула верхние пуговки кофты. — Ох, будто по башке чем-то тяжелым… Подготовили бы, что ли!.. Нельзя же так сразу!..
— А ты Леньку одного дома оставила? — спохватилась Наташа. — Сбежит!
— Не сбежит. Я давеча замки сменила, чтоб изнутри нельзя было открыть.
— А если он через окно?
— С восьмого-то этажа?
— Да ему хоть со сто восьмого!
— Да, доча, ты права… — помрачнела мать. — Надо будет решетки на окна поставить…
— Ага, чтоб к тюрьме привыкал, — не очень удачно пошутил Виктор.