Конечно, Лидия не могла не узнать интонаций мужа.
— Не вздумай провести меня вокруг пальца. Разумеется, если не хочешь заплатить за это головой.
— Я вытряхну из нее все, что надо! Мерзавка, гадина, она втянула меня в такую историю!.. Когда все закончится, я вышвырну ее из этого дома. Пускай идет куда глаза глядят.
— Когда все закончится, она уже никуда не сможет пойти, — мрачно возразил собеседник.
— Это уже ваше дело, — сказал муж. — Только, прошу вас, позаботьтесь, чтобы никто в этом городе не вздумал потом обвинить во всем меня.
До боли кусая губы, Лидия прислушивалась разговору.
Но все стихло. Лишь из темноты прозвучал слабый шелест удаляющихся по улочке шагов.
Затем молодая женщина почувствовала, что кто-то неслышно приближается к ее ложу.
Она тотчас опустилась на подушки и притворилась спящей. Темная фигура наклонилась над нею, и Лидия почувствовала несвежее, частое дыхание мужа. Она не шевелилась, ожидая, что же случится дальше.
Сердце гулко стучало в груди, и молодой женщине казалось, что даже стены жилища сотрясаются до самого основания от этих тяжелых ударов. Однако на самом деле стояла полнейшая, ничем не нарушаемая тишина.
Несколько мгновений муж глядел на казавшуюся спящей Лидию, а затем вздохнул и поплелся к своему ложу.
Наутро, едва забрезжила заря, молодая женщина, так и не сомкнув более глаз, тихонько поднялась со своего ложа и выскользнула вон из жилища. За спиной ее раздавался сиплый мужнин храп и тоненькое посапывание детей во сне.
Она шла по пустынным еще улочкам, не разбирая дороги и мечтая лишь об одном: поскорее оказаться за пределами городской черты, на пустынном скалистом берегу, чтобы в тишине и одиночестве хорошенько обдумать ситуацию.
Заспанные торговки время от времени попадались ей на пути. Они волокли на рынок тяжеленные корзины со всяческой снедью, и долго еще тянулся за ними хвост разнообразных пряных запахов.
Вооруженный стражник, выходивший из ворот лупанария и еще переполненный чувственными впечатлениями, проводил Лидию похотливым взглядом.
Голенький карапуз помочился у стены дома и, беззубо улыбнувшись молодой женщине, отправился досматривать прерванный сон.
Наконец позади остались последние городские строения, и Лидия оказалась на каменистой равнине, окаймленной с обеих сторон высокими грядами.
Вдалеке шумело море.
Молодая женщина непроизвольно ускорила шаг, услыхав эту величавую песнь стихии. Она задыхалась от стремительной ходьбы, но все-таки не останавливалась, будто боялась, что сердце не вынесет даже малейшего промедления.
В руке она сжимала свой маленький талисман, свидетель состоявшейся мести, — монетку достоинством один асе.
Прибрежные камни были холодны как лед.
Обессиленная, Лидия опустилась на огромный, поросший буро-зеленым мхом покатый валун, и глаза ее наполнились слезами.
Волны то и дело жадно обступали камень со всех сторон, а потом откатывались прочь, шурша галькой, и оставляли на пути отступления грязную пузырящуюся пену. Окрашенная лучами восходящего солнца, она казалась кроваво-красной.
Должно быть, хищные рыбы давно уже обглодали скелет сброшенного со скалы предателя, подумала Лидия.
Боги позволили ей совершить возмездие, но теперь жестоко наказывают за это.
Она утратила драгоценный браслет, подарок возлюбленного, и вместо него сжимает в ладони крохотный асс.
Символ любви она заменила на символ мести.
Ее муж, ничтожество из ничтожеств, предал ее. Ее дети перестали видеть в ней мать.
Она дорого расплачивается за свою несостоявшуюся любовь. Что ждет ее впереди?… Свобода или смерть? Или — и то и другое вместе.
СТУКАЧ
Хайнц Кунце добродушно улыбнулся, когда Чернов с лицом темнее тучи вошел в камеру.
Гулко захлопнулась тюремная дверь.
— Ну? — спросил немец, блеснув линзами очков. — Какие дела?
Вместо ответа Чернов оглянулся и прислушался. Шаги надзирателя удалялись.
— Все в порядке? — поинтересовался Кунце. — Что сказал следователь?
— А вот что, — рявкнул Чернов и, размахнувшись, тяжелым кулаком врезал немцу по челюсти. Тот от неожиданности не успел увернуться и, нелепо взмахнув руками, отлетел к противоположной стене.
— Хочешь знать, какие дела? — грозно произнес Чернов и, навалившись на щуплого сокамерника всей своей тяжестью, стал наносить ему мощные удары.
Немец болтал головой, будто тряпичная кукла, и жалобно всхрюкивал при каждой новой затрещине.