Наташа понимала, что теперь-то они действительно оказались в западне. Она опустила руку в карман и, развернув платок, нащупала холодную вороненую сталь.
— Не подходите, — крикнула она внезапно охрипшим голосом, — я буду стрелять!..
Кажется, преследователи не вполне поверили; во всяком случае, хотя темп их шагов замедлился, Наташа различала, что кольцо продолжает сжиматься.
И тогда она резким движением извлекла из кармана табельный пистолет и, высоко подняв руку над головой, нажала на курок.
Полыхнул выстрел, мгновенной вспышкой осветив все вокруг.
Наташа увидела и освещенную зловещим пламенем каменистую нишу, в которой сейчас находились беглецы, и темнеющий невдалеке провал — вход в катакомбы, который был отрезан несколькими кряжистыми фигурами.
Преследователей оказалось больше, чем Наташа рассчитывала, и, конечно, вдвоем справиться с этой шайкой было невозможно.
— Я буду стрелять! — повторила молодая женщина, направив оружие в темноту, откуда доносились осторожные приближающиеся шаги.
В ответ, просвистев мимо уха, пролетел увесистый булыжник. Наташа едва успела отклониться.
— Они забьют нас камнями, — шепнул Граф.
— Может, и забьют, — согласилась Наташа, — но не раньше, чем я израсходую на них все патроны…
— А сколько осталось патронов?
— Пять.
Граф, как видно, хотел прокомментировать этот факт, однако ограничился одним лишь скорбным покачиванием головы.
Внезапно из темноты, в трех шагах от оказавшихся в западне путешественников, вынырнула плечистая фигура.
Граф успел вскрикнуть, а фигура занесла над головой огромную совковую лопату.
Выставив вперед руку, Наташа всадила в здоровяка три пули подряд. Лишь после этого, покачнувшись, тот упал на землю, прямо к их ногам.
Лопата звонко ударилась о камни.
— Ой, батюшки, — простонал Граф, с ужасом глядя на бездыханное тело, — ой, батюшки!..
— Ну, Эдуард Владимирович, давайте прощаться, — бесцветно проговорила Наташа, озираясь по сторонам, — теперь-то нам точно крышка…
— Бросай оружие, сука! — рявкнул из темноты хриплый голос.
Наташа развернулась и выстрелила в ту сторону, откуда он донесся.
Она услыхала крик и шум падения на камни тяжёлого предмета.
— Кажется, попала! — шепнул Граф с неожиданным азартом.
— Осталась последняя пуля, — сказала Наташа.
Вдруг — это было похоже на звук взрыва, настолько казалось неожиданным, — воющая сирена разорвала ночную тишину.
Граф растерянно втянул голову в плечи:
— Ч-что это?… Что это такое?
Наташа вслушивалась в волнами накатывавшее завывание, приближавшееся с каждой секундой, будто не до конца веря в происходящее.
Наконец она встряхнула головой и произнесла:
— Это наше спасение, Граф. Ты слышишь: мы спасены!..
ИДЕАЛЬНОЕ УБИЙСТВО
Это была настоящая истерика. Он кричал. Он плакал навзрыд. Он катался по полу. Его долго приводили в чувство, его успокаивали. Его адвокат что-то от кого-то требовал, грозил кому-то на кого-то подать жалобу.
Следователь смотрел на него с брезгливостью и, благодушно посмеиваясь, говорил, что теперь-то ему все ясно как божий день. А что ясно? Об этом Григорий не задумывался. Не читая, он ставил подписи на каждом листе протокола. Ему нестерпимо хотелось спать — вполне естественно после нервного срыва…
Что было потом, Чернов помнил смутно. В его душе блуждало лишь чувство пустоты и безразличия. Эмоции — на нуле, будто поднимал тяжелую штангу, вес не взял, но потерял при этом последние силы, как физические, так и моральные.
Ввалившись в камеру, сразу бухнулся на нары. Наплевать на запрет, лишь бы сомкнуть глаза и забыться. Хоть на минутку.
— Встать! Встать, сука, я сказал! — загромыхало над самым ухом.
На выручку пришел Хайнц. Он о чем-то пошептался с вертухаем и протянул ему денежку. Сговорились. Вертухай испарился, а немец забрался с ногами на свои нары, сел по-турецки и, выключив у «тетриса» звук, начал заполнять крошечный экран разномерными фигурками.
Он прекрасно понимал своего сокамерника, он сам прошел через это. А еще он понимал, что Чернов, этот здоровый детина, красавец, потихонечку начинает ломаться. Впрочем, на его памяти ломались и не такие.
Григорий проснулся после отбоя. Ощущая болезненное подрагивание в ногах, он распрямился, встряхнул головой. Вроде полегчало.
Хайнц сосредоточенно нажимал на кнопочки. Сизо-голубой свет лампы отражался в его очках.
— Глотай, — не отрывая взгляда от экранчика, сказал немец.