-- Присаживайтесь, Елизавета Алексеевна, -- подвинул ей парень стул.
-- Спасибо, я постою. Рассиживаться некогда -- у меня народ!
-- Видите ли, у нас разговор важный будет, так что лучше присесть -- в ногах, как говорится, правды нет. А нам с вами одна правда нужна сейчас. И мне и вам.
-- А кто ж вы такой, чтобы я с вами только по правде говорила?
-- Я с Петровки, тридцать восемь. Инспектор Тихонов. Не слыхали?
-- Нет, -- растерянно ответила Лиза и, еще не понимая, что к чему, подумала: "Вот оно!"
-- Ну вот, будем знакомы, -- и Тихонов улыбнулся так белозубо-широко, что Лиза невольно ответила слабой вымученной улыбкой.
-- Елизавета Алексеевна, беседа у нас с вами будет большой, и я бы очень хотел, чтобы она получилась сердечной.
-- А зачем это вам?
-- Это не мне. Это нужно закону. И закон стоит за нас всех и за вас тоже. Мы с вами почти ровесники. Можно, я буду называть вас Лизой?
-- Да, конечно...
-- Мне надо, чтобы вы, Лиза, ответили на несколько вопросов. И давайте сразу договоримся: пусть у нашего разговора будет один пароль -- правда! Идет?
-- Идет, -- кивнула Лиза.
-- Вы знаете человека по фамилии Балашов?
-- Нет.
-- Лиза!
-- Я, честное слово, не знаю никакого Балашова!
-- Хорошо. Посмотрите тогда на эти фотографии, может быть, какое-то из этих лиц вам знакомо?
Лиза посмотрела три фотографии и сразу же протянула Тихонову фото, на котором был изображен Балашов.
-- Это Виктор Михалыч!
-- Кто он?
-- Начальник моего Гены.
Тихонов уже булькнул горлом, но вовремя затолкал обратно чуть не вырвавшийся вопрос.
-- Так, отлично. Это и есть Балашов.
-- Но я этого действительно не знала!
-- Я вам верю. Скажите, в каких вы с ним отношениях?
Лиза пожала плечами:
-- Да я его видела всего раза два.
-- Вы знакомы семьями, бываете друг у друга в гостях?
-- Видите ли, товарищ Тихонов, я хорошо знаю его жену -- она моя постоянная клиентка. А потом случайно обнаружилось, что он Гении начальник. Как-то раз он был у меня дома по делу.
-- Давно это было?
-- Весной еще. По-моему, в марте.
-- Что он у вас, Лиза, делал дома?
-- Он привел ко мне пожить на несколько дней их общего знакомого.
-- Знакомый после этого бывал у вас?
-- Да. Месяц назад. Пробыл один день.
-- Как он выглядел, этот знакомый? Постарайтесь поточнее вспомнить его внешность.
-- Пожилой, лет за шестьдесят, седой, с усиками щеткой, высокий, очень худой. Продолговатая голова, прическа с прямым пробором, глаза у него, по-моему, серые...
-- Прямо готовый словесный портрет! -- воскликнул весело Тихонов.
-- Я же парикмахер, у меня взгляд профессиональный, -- объяснила растерянно Лиза.
-- Лиза, вы не запомнили, как его звали?
-- Фамилию я вообще не знаю. А звали его Порфирий Викентьевич.
-- Взгляните, пожалуйста, может, вы его опознаете на этих фотографиях?
Лиза безошибочно показала на фото Коржаева.
-- Так. Дальше. Вам известно имя Макс Цинклер?
-- Нет, никогда не слышала даже.
-- Это точно?
-- Мы же договорились!
-- Верно. Прошу прощения. А когда вы видели последний раз Балашова?
-- Вчера вечером.
-- В связи с чем?
-- Днем Геннадий получил какую-то открытку. Он плохо себя чувствует, поэтому попросил меня съездить к Виктору Михалычу на дачу и сказать, что письмо он получил. И попросил еще передать, чтобы он обязательно был завтра на каком-то совещании.
-- Ясно. Значит, Балашов с самой весны у вас дома не был?
-- Нет. Во всяком случае, я этого не знаю.
-- То есть как не знаете? Разве он мог без вашего ведома...
-- Но он мог приходить к Геннадию, когда я была на работе.
-- Геннадий -- это ваш муж? -- как-то между прочим, безразлично спросил Тихонов.
-- Да-а, -- поколебавшись, ответила Лиза.
-- А он что, прописан у вас?
-- Нет. Мы с ним не зарегистрированы.
-- А как его полное имя?
-- Геннадий Александрович Тарасов. Он работает в Министерстве внешней торговли.
-- Раз уж у меня в кармане целый альбом, потрудитесь еще, пожалуйста, Лиза, взгляните, нет ли в нем вашего мужа? -- Тихонов протянул ей фотографию Крота. Он задыхался. Засунув палец за воротник рубашки, Стас хотел отстегнуть верхнюю пуговицу, но пуговица не вылезала из размокшей петли, и он просто оторвал ее. -- Он?!
-- Да, это Гена, -- прошептала Лиза, держа в руках фотографию Крота.
Она поняла: произошло что-то ужасное, и Генка имеет к этому отношение. Но как спасти его -- она не знала. Врать? А что врать, когда она не знает, может быть, от вранья всем будет хуже! И ее Генке, и ей, и этому белозубому оперативнику, и всем, всем на свете!
-- Скажите, Лиза, ваш муж сейчас в Москве или, может быть, он в командировке?
-- Послушайте, товарищ Тихонов, я понимаю, что произошло что-то очень неприятное. Но я вас уверяю, что Геннадий здесь ни при чем. Он сейчас в отпуске и из-за того, что плохо себя чувствует, вообще не выходит на улицу уже две недели...
-- Лиза, мы условились говорить правду. Так знайте, что сегодня утром Балашов с преступными целями встретился у вас дома с неким гражданином. Поэтому мне нужно увидеться с вашим мужем, а в квартире сделать обыск.
-- Вот и пришла, -- упали у Лизы руки на колени.
-- Что?
-- Нет, это я так, про себя...
-- Подождите меня здесь минуту, -- Тихонов вышел в соседнюю комнату, оставив открытой дверь -- чтобы видеть коридор. Набрал номер. -- Борис Иванович? Я, Тихонов. Вышли на Крота, высылайте туда опергруппу. Пусть ждут меня около дома...
Девятнадцать часов
Солнце перевалило через крышу и яростно бросилось в окно. И настенные часы, будто разбуженные его лучами, вдруг заскрипели и надтреснуто ударили: бам-м! Крот вздрогнул, посмотрел на темный циферблат. Ой, как долго ждать еще! Хромой должен прийти завтра в это же время. Надо ждать еще сутки. Двадцать четыре часа. Тысяча четыреста сорок минут. А секунд -- не счесть! Какие вы тяжелые, вязкие, минуты, без конца.
"Будет там тюрьма или нет, а пока что мне Хромой одиночку организовал. Ох, како-ой змей! Заиграет он меня, как есть заиграет. Не дать долю просто так побоится: знает, что я пришью за это... Придумает что-нибудь. Но обманет обязательно! Да черт с ней, с долей! Дал бы только паспорт приличный и на дорогу, уехал бы отсюда на кулички куда-нибудь. От уголовки, от ОБХСС подальше, выбраться бы только из этой однокомнатной берлоги! А что толку? Милиция везде есть. Что же делать? Ох, тоска какая!"