Машина резко встала скрипнув колесами по снегу и властно крякнув сигналкой. У крашеных в полосочку ворот вытянулся «смирно» не верящий глазам часовой в овчинном тулупе. Толкнув его в бок, приведя в чувство, офицер помог ему раздвинуть железные створы, открыв проезд. Джип медленно и чинно покатил среди казарм к плацу. Учебный центр Главного штаба армии Гувуманги сегодня, конечно, тоже праздновал День Ветров, на плацу как раз стояли в ровных каре все курсанты и преподаватели, десяток тысяч молодых и здоровых парней, отпрыски всех благородных семейств, цвет дворянства, опора страны. Будущие офицеры Империи. По краям плаца кудахчущей толпой теснилась приглашенная на праздник родня учащихся. Папы и мамы, невесты — десятки графьев, князьев, баронов, сотни бедных но именитых дворян.
Собрав все свое обаяние и артистизм, вспоминая, как она охмуряла когда-то файдазавадские толпы на улицах, Саута ласково и игриво улыбаясь, вышла на этот плац из белого джипа, запахнув шубу, грациозно шагая на каблуках по шлифованным плитам.
Навстречу бежал, красиво, как олень, выгибая ноги, полковник, приглашая на трибуну. Она подошла к лесенке на каменный постамент, где ждали генералы, чуть оступилась на ступеньке и решила облокотиться всем телом на лейтенанта, стоявшего по струнке у перил. Офицерик, счастливый и лихой, не растерялся и подхватил ее, взяв на руки. Приосанился и торжественно занес ее на руках на трибуну, под одобрительный хор голосов товарищей. Саута благодарно его обняла, одарив теплом и поцелуем в щечку:
— Чуть не упала…
— С нами не упадете, Ваше Величество! — Лейтенант присел на колено и поцеловал ей ручку в пуховой варежке.
Владычица встала среди военачальников приветливо глядя на построенные коробками тысячи курсантских лиц, по которым раскатывалось могучими волнами многократное «Здравия желаем, Ваше Величество!» По плацу разливались восторг и обожание, то самое, что она так любила ловить на столичных площадях. Только это море восхищения было, пожалуй горячей и напористей. Это была мужицкая крепкая и твердая страсть.
Царица мило махала ладошкой проходившим перед трибуной колоннам, наслаждалась их ровным строем, слаженным четким шагом, оглушительно задористым, взрывавшимся как гром криком «УУУ!», красивыми молодыми лицами.
Видела как трепещут знамена над рядами голов, как несется пургой мелкий снег, слышала как разносится гул от топота сапог. Это был ветер, он проснулся, она нашла. После парада пошла с толпой командиров и преподов к столовой, где ждал на столах курсантов и их родных праздничный ужин. Скинув шубу на руки ближайшему офицеру взялась нарезать сама большим тесаком огромный красавец торт, стоявший на постаменте посреди зала. Подавала на тарелочки ошеломленным курсантам, угощала их с ладошки фруктами из вазы. Потом села за стол с офицерами.
Позволяла целовать ручку и ухаживать за столом, давала разгораться мечтам и надеждам, даже самым отчаянным, ловила страстные горящие взгляды уже пьяных опытных вояк и наивных мальчиков. К столу, отделившись от толпы сановной родни, подошел и встал на колено штатский. Она узнала Важибу из рода Жасиров, того дуэлянта, что пришлось вытаскивать из Килимы.
— Я благодарен Вам, Владычица! — Молодой князь склонил голову, застыв в грациозной позе статуи, — Я Ваш верный слуга! Прикажите, и я отдам за Вас жизнь.
— Я сделала то, что должно, благородный Важиба, — Саута положила ему руку на плечо, — Встань. Мне нужна будет твоя верность. Стране нужны сильные и честные воины. Нужно объединять всех благородных. Всех, кто готов служить по совести.
— Я понял Вас, Царица, — Важиба уже говорил тихо на ушко, — Я соберу таких для Вас.
Она мило распрощалась со всеми за столом и в зале, пошла, сопровождаемая радостной гурьбой на плац к машине, расплылась в благодарной улыбке, получив уже у дверей от румяного первокурсника черти где найденный им среди зимы букет бордовых роз, села в джип, и сказала ехать.
Ночной Файдазавад встречал волшебной сказкой на мотив пальих северных преданий. Жаркий и влажный, на эти два-три месяца он превращался в какой-то очень креативный ремикс самого себя, непохожий вариант того же города, но в других тонах и красках. Неузнаваемый, другой. Царице он сейчас нравился — детский, трогательный, таинственный, игравший в безветрии фонарями и снежинками.