— Лилит, как ты думаешь, кто я вообще? — Джессика Малькольм устало смотрела в пол на красный ковер.
— Подруга моя. Красивая умная баба, у которой все есть, а будет еще больше. Шеф сенатской комиссии, лидер партии, при лавэ и всем, что только мечтать можно. Промолчи. Тебе этот отчет на пользу.
— Я Маат. Я — Правда, Лил. Мне вранье не может быть на пользу. Никогда и никак.
Джессика встал, пройдя к окну, повернулась к подруге освещенная солнечными лучами и стеклянными отблесками небоскребов Мановаха:
— Я та, которая Радость репостнула. Забыла? Все деньги, кресла и прочее мне дал Уоллос. А сама я только и способна на Правду, не больше и не меньше. Мое — это репортажи из Лос-Аваланеса и с Васту в молодости. И репост Радости, когда от него все зависело. Видишь, как меня на самом деле мало… Я не промолчу. Дам справку Лесли и Россомахе, общий расклад пущу в прессу. И запомни. Или Я, или Хранители.
Маат тихо, склонив голову, вышла вон, Лилит сидела на диване, глядя ей вслед, нервно барабаня пальчиками по кожаной рукояти дивана.
Часть 4
По следам некромагов. Глава 7. Тембез
В чайхане было темно, прохладно и сухо, пел негромко старик с дутаром, танцевала девушка не из первых красавиц, на столе лежали обычные лепешки и немножко халвы.
— Достало все это. И больно, что с этим ничего не поделаешь, — Тембез скорбно кривя губы и морщиня лоб, отхлебывал из пиалки чай, — Чем они так лучше нас? Просто родились в славной семье, все получили без труда, и все боги и законы на их стороне теперь, и могут творить, что хотят.
— Что же ты мотогиз, тогда тут делаешь на имперской земле? — старик Матаква, горько и сочувственно улыбаясь, внимательно следил за сложной мимикой Тембеза, изливавшего душу, — Тут дворяне хозяева. Жил бы торговал у себя в Аинанье, раз так порядки наши не нравятся.
— А чем там лучше? Все везде одинаково, — Тембез сжал кулачки и губки, — там такие же баи и беки, ханы да принцы. И с Империей они в дружбе, и с Хахабой, и с Аскерами. Нигде справедливости больше нет. Везде стабильность. Нет больше свободы. Кто богат, тот навсегда богат. Кто нищ, тот до смерти самой нищ. Стоят стеной сплошной эти родовитые да знатные, никак не обойти. И, казалось бы, их горстка, но они все заодно. И цари и ханы и князья. Как один кулак. А мы все сирые да слабые, как толпа, каждый сам за себя, лишь бы выжить как-нибудь. Не справедливо.
— Как же тебе дальше жить с такими мыслями-то, старик? — задумчиво смотрел на танцовщицу Матаква, — Может тебе в Махарабу податься к квендам?
— Да такие же там порядки. То же князья да ханы. И Золотая Гильдия там рулит всей торговлей. Мироеды. И далековато. Мне теперь хоть бы на бензин наскрести. Только машина и осталась.
— Машина для купца — все. Если ты за рулем, ты еще можешь что-то изменить, хоть и стар. Не прощайся, старик, пока что с этим миром и не проклинай его. Он не терпит отчаяние.
Тембез делал вид, что чуть не плачет, внимательно разглядывая украдкой Матакву, его мимику, выражение глаз и лица, движение кадыка на шее, когда глотал крепкий чай. Получилось или нет его шоу? Чтоб вызвать интерес и доверие этого дедушки пришлось устроить целый экшен. Утром, въезжая в Кижижиу, этот поселок на западе Дамудуньи, как следует послал на хрен пост стражников, вежливо только и спросивших у него цель приезда. Чинно въехал на своем пикапчике на площадь у отеля с этой чайханой, где по информации тусил местный средней руки купец Матаква, возможный участник тайной некрофильской организации.
Посидел пару минут за рулем и дождался драгун. Десяток верховых, узнавших от стражи об охеревшем купчишке из Аинаньи, вели себя нарочито по хамски и грубо. Стрельнули в воздух, выволокли его из машины и отпинали, вывернули карманы, перерыли машину, а мешки с рисом вышвырнули из кузова, распороли ножами, на всякий случай ища там что-нибудь эдакое. Ничего не найдя стремного со злости дали ему в морду эфесом сабли и уехали, бросив лежать у распоротых мешков с товаром в пыли — в самом несчастном виде.
Из отеля вышли молодые ребята и помогли ему встать, отвели в чайхану, где женщина-повар обработала ему рану на лице, успокоив кровь, а хозяин, узнав от страдальца, что все это за то, что не уступил дорогу молодому дворянину на белом коне, усадил за стол, угостив чаем и лепешкой. Тембез не долго горевал один, наконец, к нему подсел Матаква — мужчина лет шестидесяти, но с ясными шустрыми глазками, волевым довольно, прямоугольным носатым лицом.