Понаслаждавшись ещё немного мгновением, недолго, — удара два, вдруг застучавшего быстрее, сердца, Угез смутился, как мальчишка, пойманный подглядывающим за переодевающими соседскими девчонками. Пока он тут кайфует, в кресле за вожжами борется с усталостью и сном Джок.
Как только Агееч громко сообщил всем, что ужин готов: «Извольте жрать, пожалуйста», Полусотник решил закончить истязание молодняка и объявил о завершении пробежки. Молодёжь разразилась тихими воплями благодарности небу. Больше всех усердствовал долговязый, за что и был оставлен Иваном на облучке подменить возницу, пока тот будет ужинать. «Если и радуешься чему-то в рейде, делай это тихо, еле слышно. Усёк?». Угез попытался было возразить, мол, пусть пацаны сначала поедят… Но замолчал, прерванный взглядом Полусотника. Позже, за ужином суровый наставник, шёпотом, чтобы не слышал напарник Джока Гнак, сидящий около печки, пояснил своё решение:
— Он пока, после тренировки, ещё держится, а тут в тепле его совсем разморит. А после этого выходить к тебе на смену, совсем мука будет. Пусть уж сейчас потерпит, а потом сразу спать ляжет.
Эти слова заставили, чуть опешившего, Угеза работать ложкой шустрее. А когда он, доев, пошёл к печке, чтобы помыть за собой тарелку в ведре с водой, мелкий гоблин поинтересовался:
— Добавки? Нет? Тогда оставь тарелку, я сегодня дежурный по кухне, — помою.
— Да я сам могу помыть. — Опешил возница.
— Ещё намоешься, когда твоя очередь дежурить придёт. А если поел, иди лучше Джока смени. А сбитень, как заварится, я тебе сам на облучок принесу, вместе с бутербродами.
Что тут скажешь? В каждой ватаге свой уклад.
— Вставай, парень, смена пришла. Иди отдыхай.
Сонно кивнув, Джок поднялся.
— Пост сдал.
— Пост принял, — ответил Угез, уже не удивляясь почти армейским порядкам, в обычной с виду ватаге бродяг.
— Подтверждаю. — Кивнул Джок. — Спокойной вахты.
— И тебе хорошего отдыха, парень.
— Хоро-ошо. — Плюхнувшись в левое кресло, протянул Угез. — Хорошо!
Как ни комфортно и тепло сейчас было внутри фургона, здесь на облучке было привычнее, а значит, — хорошо. И пусть шальные капельки бушующего ливня, залетают под навес, то дело привычное. Да и широкие поля шляпы хорошо защищают от дождя. А совсем уж шальные капли, попавшие на лицо, и утереть можно, не в первый раз.
Но всё же сначала дело. Глубоко вздохнув сырой бодрящий воздух, Угез мысленно потянулся к Бурому, мерно шагавшему в первой двойке, прислушался к его ощущениям. Матёрый бык мерно передвигал копытами по дороге, не обращая особого внимания ни на дождь, ни на мелкие то и дело попадающиеся лужи под ногами. Угез почувствовал, что несмотря на кажущееся спокойствие, бык регулярно прислушивался к тому, что происходит за, казалось бы, всё поглощающим шумом ливня. Но пока ничего не встревожило вожака маленького стада. А раз не его ничего не тревожит, то и Угезу бояться нечего.
Разорвав связь, возница открыл глаза и вовремя. Сзади послышался шелест отодвигаемой шторы, отделяющей облучок от внутренней части фургона. Обернувшись, он увидел осторожно, из-за того, что в обеих руках держал большие чашки с парящим сбитнем, выбирающегося наружу Миклуша.
— Не помешаю, дядя Угез? — поинтересовался пацан, протягивая одну чашку вознице.
— Чем? — удивился тот. — Места много, садись, куда вздумаешь. Только я думал, что ты устал, как парни, и после ужина спать завалишься.
— Устал, — согласился Миклуш, — только спать всё равно не хочется, а мне здесь сидеть нравится, — на дорогу смотреть, быков чувствовать.
— Парень, да так тебе все тайны возниц открыться могут. — Улыбнулся Угез. — А это, поверь, для будущего бугра так же важно, как и знание аномалий и монстров, скрывающихся за стеной дождя.
Прозвучало немного напыщенно, но Угез почти слово в слово повторил слова одного из своих старых учителей возничному делу, услышанные ещё тогда, когда сам был чуть старше сидящего напротив пацана. Миклуш аж вскинулся, в его глазах вспыхнули звёздочки, лучащиеся совсем ещё детским любопытством. Подавшись к вознице, он быстро зашептал:
— Дядя Угез, а ты про Приходящих с ливнем знаешь? Расскажешь? А то дед Агееч с дядей Иваном только ругаются и выпороть грозятся. — Шмыгнул носом пацанёнок.