Воспоминание о том дне, когда мне впервые дали в руки Шамиля, всплывало в моей голове как яркий, но болезненный всплеск. Ему было всего два месяца, малыш явно отставал в развитии и имел маленький вес для своего возраста. Я помню, как его хрупкое тельце лежало у меня на ладонях, как я ощущал его дыхание, такое лёгкое и неровное.
Бабушка Зулейха, когда увидела его, зло фыркнула и сквозь зубы бросила: "Этого мальчишку надо отправить в горы, в аул. Пусть никто не знает об этом позоре." Я почувствовал, как во мне вскипает гнев. Как она могла назвать моего сына позором? Мой Шамиль, моё продолжение, мой кровиночка.
- Мой сын не позор, – резко ответил я, сжимая Шамиля крепче, словно пытаясь защитить его от её слов. - Мой сын – это подарок Аллаха. А вот та сука, которая его бросила, заслуживает самой страшной участи.
Я видел, как бабушка встрепенулась от моих слов, но я не собирался отступать.
В тот момент я понял, что буду защищать Шамиля всеми силами, невзирая на обстоятельства и чужое мнение. Он стал моим искуплением, моим испытанием и моей радостью. Несмотря на все трудности, которые ему предстояло преодолеть из-за своего состояния, я решил быть рядом, поддерживать и любить его безоговорочно. Мой Шамиль – моя радость, мой свет в темноте, и я буду бороться за его счастье до последнего своего вздоха. Как умею…К сожалению мое присутствие рядом не имеет для него значения. Но я люблю его…Как умею. Как мне дал Аллах уметь любить.
Алиса не должна знать все. Я и не собирался ей рассказывать свою жизнь. Замолчал на мгновение, давая моим словам утонуть в тяжёлой гнетущей тишине, а потом добавил, смотря прямо в глаза Алисе, чтобы она поняла всю серьёзность последствий: "Тана знает вкус крови матери Шамиля. Помни об этом…
Я видел, как Алиса дёрнулась от моих слов, но я не собирался смягчать удар. Вот что может быть за предательство. И я не знаю как наказал бы Алису сам, если бы она не попала в руки Шаха.
Я Марат Салманов, и я не привык отступать перед лицом трудностей или изменять свои решения из-за чужих слёз и страданий. Я жил по своим правилам, и те, кто окружал меня, должны были это понимать и принимать.
Я стоял перед Алисой, глядя на неё, и чувствовал, как во мне бушуют противоречивые эмоции. Она была сломлена, её глаза – пустые, безжизненные, как будто в них погас весь свет. Видеть её в таком состоянии, понимая, что я – часть её боли, вызывало во мне адскую жалость и одновременно дикий гнев на себя.
Как я мог допустить это? Как я мог не защитить её от того кошмара, который принёс Шах в нашу жизнь? Моя несгибаемость, моя сила, всё, чем я так гордился, обернулись против меня, превратились в моё проклятье. Я смотрел на Алису, и каждая клеточка моего тела кричала от боли и отчаяния. Совсем другую женщину я привел когда-то в свою квартиру…Только тогда я не чувствовал к ней и десятой доли тех эмоций, которые испытывал сейчас, раздираемый яростью, болью.
Моя лютая ненависть к Шаху, к этому человеку, который посмел тронуть мою женщину, достигла предела. Я клялся себе, что он заплатит за всё, что он сделал. Моя месть будет страшной. Но больше всего сжирало то, что я не могу отомстить сейчас. Что пока я бессилен что-либо изменить. Пока что я подстилка Шаха, и он вытирает об меня ноги. Ничего. Придет время дать сдачи. Я умею ждать…
Но в этот момент моё внимание было приковано к Алисе. Мне хотелось обнять её, защитить от всего мира, но я боялся, что даже моё прикосновение причинит ей боль. Я чувствовал себя бессильным, и это ощущение бессилия было для меня новым и невыносимым. Когда она спала, забываясь тревожным сном и кричала во сне, я чуть ли не орал вместе с ней. Я приносил ей воды, гладил по волосам, что-то шептал, чтоб она уснула. Первые дни я поил ее транквилизаторами, чтоб загасить боль, чтоб она могла спать, могла существовать и не наложила на себя руки. Я адски боялся один раз прийти и найти ее мертвой…
"Прости меня, Алиса," – прошептал я, едва слышно, когда она спала. Шептал себе… а потом, потом на меня накатывало и я вспоминал, что она сука тоже виновата, что это она пошла к ментам, она решила меня слить… а еще она решила вернуться к своему ублюдочному мужу. Земля ему стекловатой.
Были моменты когда мне хотелось избить ее до полусмерти…останавливали следы ссадин на ее теле, затравленный взгляд, бледная кожа и опухшие от слез глаза. Она постоянно плакала. Постоянно…меня это сводило с ума.
Потом я поклялся себе, что сделаю всё, чтобы вернуть ей желание жить, чтобы она увидела во мне не причину своих страданий, а защиту. Но в то же время в моём сердце бушевало адское пламя мести, и я знал, что скоро придёт время действовать.