— Вот эту «голову» и надо отделить от туловища! — пошутил пан Ястребовский, напомнив этим королю, что именно он во главе сотни гусар захватил пленных.
— Пан Ястребовский герой дня! Это он захватил станичного голову и его помощника, — сообщил всем король, обратив завистливое внимание других маршалков на своего ясновельможного соратника. — При захвате этих пленных была славная сеча. Пан Ястребовский потерял в бою с русскими станичниками половину своих гусар… Сейчас, ясные паны, привезут этих пленных и тогда мы сможем лицезреть муки этих недостойных защитников чуждой нам веры, в которой крестятся справа налево и молятся на раскрашенные доски, называя их иконами…
В этот момент к королю почтительно приблизился подчаший Порский и о чем-то тихо сказал Баторию.
— Панове, — озвучил известие король, — казнь немного задерживается из-за того, что до сих пор в лагерь не доставлены пленники, но… Нас желает развлечь герр Штольц! Тем, кто незнаком с герром Штольцем, сообщаю, что он взялся обеспечить наше славное воинство невиданным пушечным зельем, обладающим большой разрушительной силой. Герр Штольц!..
Перед шляхтичами, как чертик из табакерки, выскочил лысый коротышка на кривых ножках, одетый в цветные одежды, хорошо гармонирующие с расцветкой королевского шатра. Этот человечек больше походил на странствующего актера, чем на серьезного изобретателя.
— Вот наше новое приобретение — мастер по созданию пушечного наряда! — объявил Баторий, представляя раскланивающегося во все стороны германца, в котором не было ничего величавого, гордого, что могло прийтись по нраву спесивым польским дворянам, поэтому все они весьма небрежно поприветствовали «новое королевское приобретение». Уж эти ясновельможные паны превосходно знали, чем заканчивали многие королевские фавориты, состоявшие в основном из иностранцев-авантюристов. Обычно все они кончали плохо, при первом же неудовольствии государя оказываясь на эшафоте.
— Мы испытаем новое пороховое зелье на первой же крепостишке русских, — продолжал король. — Она носит название Сокол. Ну и ладно! Если мои доблестные шляхтичи сами не смогут взять крепостные стены Сокола с наскока, то я воспользуюсь изобретением герра Штольца. Но это только в том случае, если доблестные гусары пана Ястребовского и другие жолнежи не заклюют эту «птаху»-крепость насмерть с первой попытки. Не так ли, пан Ястребовский?..
— Ваше величество! Для нас, высокородных польских рыцарей, нет ничего невозможного. А что касается герра Штольца… Германцы нам не указ. К тому же, заметьте, ваше величество, герра Штольца не приняли всерьез сами германцы. Его обвинили в колдовстве и изгнали из германских владений.
— Подождем, — сказал Баторий. — Завтрашнее сражение покажет, на что способен наш маленький Гансик и его пушечное зелье. А пока… Где же пленные? Сколько мы должны еще томиться в ожидании?..
К королю снова подбежал подчаший Порский, взволнованный до крайности.
— Что?! — выслушав его, вскричал король. — Как так сбежали?! Езус Мария! Это плохое начало для нашего похода…
— Что случилось, ваше королевское величество? — осмелился задать вопрос пан Ястребовский.
— Обоих русских пленных отбил большой казачий отряд, — пояснил король и тут же гневно воскликнул: — Я повелеваю, немедленно наказать всех виновных!..
— Они уже достаточно наказаны, ваше величество, — дерзко ответил подчаший. — Все, кто охранял пленных, перебиты казаками.
— Подробности! — потребовали шляхтичи.
— Пленных отбили перед тем, как их повезли в наш лагерь, — рассказал Стас Порский. — И особо злодейничал там некий казак по имени Булат. Он насмерть зарубил пятерых стражников, а пану полковнику Студенецкому прострелил голову. Он вот-вот кончится…
— Это плохое предзнаменование в самом начале похода, — повторил Баторий, который страдал от излишнего суеверия.
— Ничего, ваше величество, — постарался успокоить короля пан Ястребовский. — В завтрашнем сражении мы докажем, что первая неудача станет последней и мы заставим этих схизматиков умыться кровью!
— Приказываю готовиться к походу! — повелительно произнес король. — Мы выступаем с первыми лучами солнца. Пусть враг трепещет! — А в конце краткой зажигательной речи он добавил: — Вот там-то мы и позабавимся…
Ганс Штольц не мог в эту ночь заснуть, как ни старался. Ворочаясь на жесткой походной постели, сделанной еще Германом Штольцем — его отцом — Ганс злобно размышлял о том, как завтра он сумеет поставить на место всю эту польскую сволочь, а особенно пана Ястребовского, который так унизил его достоинство перед королем. «Но ничего, ничего, — говорил самому себе Ганс, — все вы, ничтожные дворянчики, возвысившиеся только благодаря своему высокородию, еще будете заискивать передо мной, искать моего покровительства. Будет время, когда я посмеюсь над вашими спесивостью и гонором. Да, мне самому пришлось пробиваться в этой непростой жизни, добиваясь признания у сильных мира сего своих гениальных способностей в области химических наук, которые бы ровным счетом ничего не стоили без финансовой поддержки со стороны. Так что ж с того! Я знаю и умею делать то, о чем все эти дворянчики даже мечтать не могут. И завтра они в этом убедятся…»
Затем Гансу припомнился отец, лежащий на смертном одре. Умирая, он молвил: «Я вспомнил! Этот кабак назывался “Осетровый бок”. Запомни, сын, хорошенько!..» И это были его последние слова. Отца не стало. Но после этого Ганс часто сидел в тиши своей лаборатории, припоминая каждое слово отца с тех пор, как его привезли израненного и изможденного из самого последнего его торгового вояжа в дальние страны.
Дело в том, что Герман Штольц являлся удачливым негоциантом, сумевшим скопить на своих торговых операциях солидный капитал. Но ученые занятия сына стоили слишком дорого и поэтому мошна Штольца-старшего довольно быстро истощилась. Отец даже попенял на это сыну, сказав: «Твоя сестра Гретхен вместе с приданым, отданным мною за нее ее мужу аптекарю герру Норду, обошлась мне куда дешевле, чем я потратил на твое обучение в Гейдельбергском университете и на создание твоей лаборатории. Так я могу лишиться всего нажитого капитала…»
Чтобы поправить свои дела, Герман Штольц вместе с другими негоциантами в складчину зафрахтовал корабль и, наполнив его всяческими товарами, отплыл в дальние страны. Вернулся он, как уже упоминалось, израненным и без средств. Тогда-то он и поведал сыну печальную историю о том, как их корабль взяло на абордаж пиратское судно, как самого Германа продали в рабство к арабскому султану, и как он сумел бежать с несколькими товарищами по несчастью. Потом все они долго скитались по смертельно опасной пустыне. Там-то отец и нашел «камень первозданного огня», которому поклонялись немногочисленные аборигены, знавшие об его уникальных свойствах. Этот таинственный камень после измельчения в порошок приобретал страшную разрушительную силу. Он порождал священный огонь, который воспламенял даже камни и затухал только тогда, когда одна волна огня встречалась с другой, вызывая страшной силы взрыв…
— Я хранил этот «камень первозданного огня», как зеницу ока, — рассказывал отец. — Не расставался с ним ни днем ни ночью, зная, что ты, мой сын, сумеешь изучить его свойства и найти ему достойное применение в создании нового оружия. Так продолжалось до тех пор, пока я не оказался в заснеженной Московии. Там на нас, торговых гостей, снова напали разбойники, обобравшие нас до нитки. Поскольку у меня взять было нечего, то я отделался только ударом дубины по голове… Очнулся я в кабаке под названием «Жареный каплун». Хозяин этого заведения подобрал меня на большой дороге, собираясь сделать из меня слугу, если я выживу. Он держал меня в холодном погребе, где хранились съестные припасы и бочки с медовухой, которая оказалась столь целительной, что уже через десять дней я почувствовал себя довольно сносно. Однако я даже вида не подал, что мне лучше, зная подлый нрав кабатчика, который сразу бы нагрузил меня самой грязной и непосильной работой… Однажды ему надоело ждать, он спустился в погреб и, попинав меня ногами, приказал своим слугам выкинуть меня на ту же дорогу, где и подобрал, но сперва тщательно обыскал все мои более чем скромные пожитки. Тогда-то я и порадовался, что успел закопать «камень первозданного огня» в землю в самом дальнем конце погреба, где стояли бочки с соленьями… Как я после всего этого добрался до родного дома? Лучше и не спрашивай. Мне помогли дорогие наши соотечественники, возвращавшиеся после службы у царя Иоанна Васильевича на родину. Они-то и доставили меня до самого порога нашего дома. Но меня очень беспокоит судьба того священного камня диких пустынников! Он все еще лежит в том же придорожном кабаке, дожидаясь того, кто отыщет, а затем раскроет все его тайны. Поверь мне, старому пройдохе Герману, такой человек сможет сильно обогатиться… А кабак находится в городке Соколихино… Или Соколово… Или Сокол… Честное слово, я не запомнил точного названия, поскольку пребывал в полубредовом состоянии. Помню только, что городок этот стоит на Брянской земле…