Вскочила Елена Андреевна и, захлебываясь, стала возражать отцу.
Через минуту никто и не помнил о подозрениях, возникших по поводу Медведева, и тот уже надеялся благополучно закончить вечер.
Но раздался условный стук. Елена Андреевна выпорхнула в прихожую и, торжественно объявив: «Гавриил Константинович!», подвела прямо к Медведеву «влиятельнейшего члена организации»... профессора Пряслова.
Пряслов сунул ему сухую дряблую ручку, поморгал подслеповатыми глазами, затем обернулся к остальным и обиженно прогнусавил:
— Что за шутки, господа! Приглашать меня на встречу с этим юнцом, который вот уже неделю сдает в институт экзамены и нарушает при этом все установленные порядки. Если вы хотите за него просить — нет, нет и нет! — сердито замотал он головой. — Впрочем, вам, кажется, уже удалось втереться в институт с помощью вашего друга из ГПУ? Не так ли, господин коммунист? — сладко улыбаясь, обратился он к Медведеву.
В комнате наступила мертвая тишина. Потом — истерический визг Елены Андреевны:
— Слушайте! Вы! Кто вы такой? Вы не выйдете отсюда, пока мы не установим, кто вы такой!
В ее трясущейся руке запрыгал маленький черный пистолет.
У Медведева мелькнуло желание выхватить из кармана револьвер, опрокинуть стол... Он овладел собой. Встал. Ровным голосом произнес:
— Напрасно. Дом окружен. В эту минуту... — у него хватило выдержки взглянуть на часы, — вашего брата уже везут на Маразлиевскую. Советую не трогаться с места, — и, окинув взглядом все эти перекошенные лица, твердым шагом прошел в прихожую. Здесь еще повозился с замком, отворил дверь, увидел Володю и, громко сказав: «Вас давно ждут», — пропустил его в квартиру и вышел.
В темном подъезде к нему шагнул Латышев.
— Черный ход перекрыт? — задыхаясь, прошептал Медведев.
— Все сделано, — успокоил его Латышев. — Когда я старца Гавриила увидел, решил, что пора идти на выручку. Ну, будем брать?
И только когда оперативники один за другим скрылись в квартире, Медведев почувствовал, как он устал от этого сумасшедшего дня, который потом всегда вспоминался ему, словно фантастический сон.
Со стапелей Одесского судоремонтного завода спустили первое, построенное после революции судно. Прослушав речи и полюбовавшись стройным корпусом шхуны, Медведев выбрался из толпы и отправился на тихий, заброшенный берег Малого Фонтана.
Был один из последних теплых сентябрьских дней. Солнце ушло в воду, и сразу стало по-осеннему зябко. Неприветливо шумело море, все подернутое кружевной сединой пены.
Жора сидел на борту шаланды, свесив босые, не чувствующие холода ноги. Глаза его были устремлены вдаль. Каждая набегающая волна слегка поднимала нос шаланды и покачивала ее.
Медведев только что рассказал ему, как прошли торжества в порту, рассказал о своих занятиях в институте и теперь тоже молчал и смотрел на море.
— Спасибо, Жора, — наконец сказал он. — Ты нам очень помог. Очень. — И так как Жора молчал, Медведев, смеясь, воскликнул: — Ты удивительный человек! Почему ни разу меня ни о чем не спросил?
— А на что!.. — отозвался Жора, не отрывая глаз от моря. — Тебе же было спокойнее: ничего мне не рассказал.
Медведев с удивлением и благодарностью посмотрел на него. Сколько такта и благородства оказалось в этом безграмотном рыбаке! Сколько тонкости и ума! Ему захотелось по-дружески обнять Жору, сказать что-нибудь ласковое. И, не зная, как это сделать, Медведев неловко, по-мальчишески ткнулся головой в его плечо и тихо сказал:
— Жора! Жора!.. А ведь скумбрию-то мы с тобой еще половим!
До самой темноты просидели они на берегу, не обменявшись больше ни словом, слушая тревожный шум моря.
СОКРОВИЩА МАХНО
— Отдохни, отдохни, Дмитрий Николаевич, — добродушно басил Латышев, сгребая в кулак бороду и жмурясь под теплым июньским солнышком. — Тебе в этом году досталось: и на работе, и в институте. Шуточка, высшая математика! Десять верст абстрактных выкладок! Это не то, что выследить какую-нибудь контру.
Медведев смотрел в распахнутое окно на кудрявые зеленые кроны в парке Шевченко, на ребятишек, играющих в чехарду, и всем существом ощущал, как его тянет отдохнуть. Ни о чем не думая, полежать на травке под тенью молодого дубка, пожариться на носу Жориной шаланды, понежиться на черной бархатной волне, плывя по лунной дорожке. Он устал за эти годы без отдыха, без минуты покоя.
— Медведев! Сто лет! А мне говорили, ты в отпуске. Слава аллаху, ты здесь! — радостно проговорил невысокий смуглый человек, стремительно вбегая в комнату.