Раньше апелляции разбирались прокуратурой и надзорными судами но, через какое-то время, из-за возросшего потока дел и нехватки личного состава, Наркомюст добился решения СНК о передаче рассмотрения жалоб в ведение ОГПУ. После чего особым бригадам чекистов пришлось, в порядке общественной нагрузки, выезжать в фильтрационные лагеря и выслушивать прошения, ходатайства, протесты.
Группу Ясенева отправляли в Дмитров третий раз. Это было не особо приятное поручение; хотя, в ходе его выполнения, случалось повидать интересных людей.
Уже во второй своей командировке старший сотрудник ОГПУ придумал рационализаторский приём, позволивший ему сильно ускорить фильтрацию. Рассмотрение апелляций разбивалось на два этапа. Сначала Кирбазаев опрашивал кандидатов на встречу с начальством и, по данным ему инструкциям, проводил отсев, а на оставшихся составлял краткую сопроводиловку. Затем те, кто прошёл первичную отбраковку, поступали на собеседование к Ясеневу. Такой конвейерный метод обеспечил быструю пропускаемость потока, благодаря чему старший сотрудник ОГПУ, на зависть коллегам, завершал свою миссию в очень короткий срок.
Стандартный диалог Кирбазаева с подавляющим большинством апеллянтов выходил кратким:
— За что сидишь? — был первый вопрос.
— Ни за что, — был обычный ответ.
— И сколько тебе дали?
— Пять, или семь, или пятнадцать, — со вздохом отвечал тот или иной зэк.
— Врешь, гнида-контра, — сообщал Кирбазаев, наизусть помнивший выданную ему инструкцию, — ни за что дают десять. Следующий!
В этот раз после предварительной отбраковки в списке на приём к столичному инспектору осталось только четверо.
Первым был типичный с виду профессор, сухонький старичок с бородкой клинышком и в пенсне, притащивший с собой какие-то чертежи и расчёты. Сделаны они были, похоже, углём, на грубой бумаге, а некоторые даже на бересте. Всё это он выложил на стол перед Ясеневым, после чего опустился на стул и протёр платочком лоб.
— Я сделал величайшее открытие! — выдохнул он.
Перекуров-Ясенев принялся перебирать рисунки, профессор же тем временем комментировал:
— Замшелые обскуранты учат, что атом нельзя разделить. Это глубоко ошибочное мнение. Я доказал, что ядро атома состоит из частей, и его можно разбить.
Бывший российский полковник вгляделся в чертежи внимательнее. Его познаний в школьном курсе физики хватило, чтобы понять, что перед ним схематически изображён процесс деления ядра атома, а рядом — нечто вроде примитивной атомной бомбы. Он побарабанил пальцами по столу.
Профессор же тем временем вдохновенно вещал:
— Моё открытие даст человечеству новые перспективы, раздвинет научные горизонты, перевернёт все наши представления о природе.
— Но какая от этого может быть польза народному хозяйству? — прервал его, размышляя, что предпринять и стараясь выиграть время, бывший полковник.
— Неисчерпаемая энергия атома станет двигать могучие машины, осушит болота, обводнит пустыни, — пафосно провозгласил учёный.
Полковник изобразил на лице скепсис.
— Ещё на основе моего открытия может быть создано могучее оружие, — почти шёпотом поведал изобретатель. — Нашей стране обязательно надо заняться его разработкой.
Столичный инспектор снова побарабанил пальцами по столу, покачал головой, и отодвинул бумаги в сторону.
— Вы не понимаете, — дрожащим голосом сказал профессор, умоляюще глядя на собеседника. — Если это оружие попадёт не в те руки, то погибнет половина человечества!
— А если в те — то всё, — пробурчал бывший полковник. — Плавали, знаем. — Вслух же он произнёс, убеждающим тоном: — Ненаучные вещи говорите, товарищ, а ещё учёный.
Но, взглянув на профессора, в глазах которого пылал фанатичный блеск, бывший полковник понял, что тот не уймётся.
— Ладно, я передам ваши материалы компетентной организации, — сказал он, складывая в папку чертежи и расчёты. Фальшиво улыбнувшись обнадёженному изобретателю, чекист добавил: — можете быть спокойны, разберёмся, — но в его личном деле сделал пометку: «контрреволюционер, связанный с террористической организацией „Союз защиты родины и демократии“, а ещё опасный сумасшедший, пытающийся вырваться на свободу и вернуться к террористической деятельности рассказывая о каких-то своих безумных открытиях». Он был уверен, что при такой характеристике ни один следующий проверяющий не рискнёт выпустить маньяка на волю.