— Вера?
Теперь и Вера Петровна узнала его. В голове мелькнуло воспоминание: бидон с керосином, который передает ей этот человек, горящее дядюшкино имение и…
А потом… Архангельская пересыльная тюрьма. Широкий двор и готовый к отправке этап. Правый эсер — боевик Алешка Мотков гремит кандалами и матерно ругает конвой.
Почему он здесь, в городе, во дворе этого особняка? От кого он прячется?
— Вот как довелось встретиться, — заговорил Мотков, настороженно заглядывая в глаза Веры Петровны. — Вы, кажется, местная, казанская?
— Почти казанская. А вы, Алексей, какими ветрами?
— Заездом из Галиции, с фронта. Приятель затащил: вместе в окопах вшей кормили. Он тоже казанский. Может, слыхали — Сердобольский Сергей, священника сын.
«От кого же он все-таки прячется? — снова подумала Вера Петровна. — Похоже, Мотков — офицер». А вслух спросила:
— Москву проезжали?
— Был проездом.
— Как там дела?
— Картина, знаете ли, повсеместно одинакова и всюду безотрадная: разруха, голод, тиф, дороговизна.
— Да-а, — неопределенно сказала Вера Петровна. — И надолго вы к нам пожаловали?
— День-другой пробуду. А сейчас, извините, тороплюсь.
— До свидания, Алексей. Может, еще свидимся. — Вера Петровна протянула руку.
— Конечно! Как говорится, гора с горой не сходится, а человек с человеком…
Вернувшись в чека, Вера Петровна приказала вызвать Сименовского. А пока следовало решить: какой именно вопрос лучше прежде всего задать приват-доценту. В какую форму облечь, как преподнести этот вопрос, чтобы по выражению лица Сименовского, по его поведению определить правильность своих предположений. Рассчитывать на добровольное признание не приходилось.
Сименовский вошел и, усевшись без приглашения, низко опустил голову. Вера Петровна долго молчала. Приват-доцент беспокойно заерзал на стуле и украдкой взглянул на следователя. Перехватив его взгляд, Вера Петровна тихо, но раздельно сказала:
— Сер-до-больский.
Это слово прозвучало не как вопрос, а как утверждение. Вера Петровна устремила на Сименовского пристальный взгляд.
— Да. — Скорее догадалась, чем услышала Вера Петровна. — Да, — громче повторил Сименовский и побледнел. — Это он сообщил мне о подготовке к мятежу. Как вам удалось узнать?
— Вас это совершенно не касается, — устало сказала Вера Петровна. — Во всяком случае, не благодаря вам…
Сименовский облегченно вздохнул. Не он первый назвал фамилию Сердобольского. Его спросили — он ответил правду. Не может же лгать интеллигентный человек. Его совесть должна быть чистой…
Комната с низким потолком и облупившимися стенами затемнена вечерними сумерками. Вросшее в землю окно с расколотым пополам пыльным стеклом смешно коверкает фигуры прохожих, карикатурно вытягивая их лица и туловища.
Если напрячь зрение, можно заметить, что кроме примостившейся у окна Веры Петровны в комнате находятся еще люди. На кровати хозяйка, она укачивает ребенка. Хозяин тоже дома. Он устроился рядом с женой и молчит. Иногда, как бы очнувшись, хозяин подымается и неслышными шагами выходит в сени покурить.
Вера Петровна вздрогнула и настороженно прильнула к окну. На улице показался человек… Потом еще… Еще…
Идет второй день невидимого поиска. Настойчиво следит Вера Петровна за поповским домом. Сощуренные глаза, напряженное лицо, она — само внимание…
Снова появился человек. Который уже по счету? И все к Сердобольскому. Приходят, уходят. Точно сговорившись, появляются через равные промежутки времени. Со стороны может показаться, что походка у них беспечная, как у праздношатающихся.
— Кажется, поиск начинает себя оправдывать, — шепчет Вера Петровна, обращаясь к хозяину. — Вы правы, Иван Алексеевич: посетители сплошь офицеры. Это точно. Обратите только внимание на их выправку. Смотрите! — Вера Петровна тянет кого-то за рукав к окну… — Заходят по одному, выходя — оглядываются.
Тот, к кому обращается теперь Вера Петровна, не отзывается. Вероятно, он заснул.
— Фролов, Фролов, очнись наконец, вроде неудобно спать на службе. — Вера Петровна сильнее дергает его за рукав.