И вдруг весь класс! Ученицы недовольно зашумели. Большинство из них вообще не имели понятия о случившемся, за что же их наказывать?
После уроков, вместо того, чтобы запереть класс со стороны коридора, Казимировна вошла в помещение и заперла его изнутри, а затем направилась к учительскому столу, на ходу доставая их портфеля книгу.
— У нас будет дополнительный урок? — робко спросил кто-то из девочек.
— Нет, — ответила наставница, — просто мы все оставлены без обеда.
— Но как же вы…
— Да, и я тоже. Ведь все мы знали, что Свету Заикину некоторые девочки обижают. Но ничем не смогли ей помочь. В том числе и я не смогла ей помочь. Отсидев три часа, мы все вместе пойдём к Свете домой, и если она захочет нас видеть, попросим у неё прощения. Саранцева, Филиппова, Жукова, вас это особенно касается!
— А если не захочет? — пискнула Наташа.
— Значит, мы придём в другой раз.
Когда она вернулась домой позже обычного, тотчас с порога мать осыпала её вопросами, а когда Лена рассказала, в чём дело, Юлия Георгиевна раскрыла рот от удивления. Казарменные методы, которыми Казимировна насаждала порядок, казались ей немного дикими, зато отец сказал, что Казимировна была права. Недаром этому генералу в юбке поручали самые шумные классы.
Вспоминая этот случай, Лена мысленно благодарила наставницу за урок, не замечая, насколько сильно её решение проблемы отличалось от решения Казимировны, у которой поверх железной руки была надета бархатная перчатка. Лена же предпочитала всех держать железной клешнёй, не давая спуску никому.
В тот вечер она пришла к Соне окрылённая. Она навещала её почти каждый день, зная, как тоскливо ей одной в пустой тесной квартире. Соня стеснялась этой тесной комнатушки, расположенной в полуподвале, где когда-то жил её брат. До сих пор на подоконнике лежала куча линеек и бумажных листов. С ней проведать подругу пошла и Аля Кравченко. Соня встретила их красными глазами, распухшим носом и хрипящим кашлем. Лена одолжила ей пару своих свитеров. Гречанка была тронута такой заботой подруги, хотя в плечах она была шире своей подруги.
— Ой, да хоть лечишься-то? — воскликнула Аля.
— Лечусь, — кашляла Соня, — мне уже лучше, только вот до завтра мне никак не поправиться.
— А что будет завтра? — поинтересовалась Лена.
— Мама выслала мне передачу феодосийским поездом, тёплые вещи, кое-что из домашних продуктов… Поезд прибывает утром в половине одиннадцатого…
— Мы встретим и всё доставим в лучшем виде! Правда, Лена? — горячо проговорила Аля.
— Да, конечно. Мы отпросимся с урока закона божьего. Чуев нас отпустит ради благого дела, — усмехнулась Лена.
— Посылка будет довольно объёмистая, — предупредила Соня.
— Ничего, ничего, — легкомысленно махнула рукой Аля, — я сильная, да и Лена не слабачка, дотащим от извозчика, а до извозчика носильщика наймём.
Однако на следующий день Аля на занятия не явилась. Отпросившись у законоучителя, Лена побежала к ней на квартиру. Аля лежала в постели в жару с мокрой тряпицей на голове. Ну конечно, заразилась от Сони.
— Сама заболела, не могу с тобой ехать, — бормотала она.
Лена, взяв у Али адрес гатчинской тётки, и пообещав связаться с этой тёткой в ближайшее время, поспешила на вокзал.
Успела она как раз вовремя. Феодосийский поезд только что подошёл к перрону. Усатые носильщики тащили от вагонов чемоданы и корзины с остро пахнущим виноградом Изабелла. Пассажиры всех классов, смешавшись на перроне, представляли собою пеструю загорелую под южным осенним солнцем толпу. Глядя на них, Лена с тоской представляла себе края, где не нужно в октябре носить полушубок и тёплый платок, где растёт виноград и плещется тёплое море.
Найдя указанный Соней вагон, Лена взяла передачу, состоящую из лёгкого, но объёмного тюка с одеждой и неудобной широкой, тяжёлой корзины, покрытой клетчатой домотканой скатертью и перевязанной верёвками.
Она крутила головой в поисках свободного носильщика, но тут как будто ветер пробежал по толпе.
«Санитарный поезд» Расступитесь, освободите проход!»
Откуда-то появились несколько городовых, которые стали теснить пассажиров к краю перрона.
— Ой, батюшки! Раздавили! — истерически взвизгнула какая-то женщина. Лена, волоча за собой неудобную корзину, пятилась назад, а городовые всё наседали на толпу, требуя отступить ещё куда-то, хотя отступать дальше было некуда.
Затем полицейские выстроились в цепь вдоль перрона, огораживая широкий проход посередине. И Лена поверх чужих плеч и голов увидела страшное шествие раненных. Большинство шли сами, кто-то опираясь на костыль, кто-то — неся одну руку на перевязи. Некоторых несли на носилках санитары. Молодые сёстры с бледными, какими-то зеленоватыми лицами, тащили какие-то тюки и ящики, поддерживали раненных под руки и живо о чём-то переговаривались. Эта вновь прибывшая толпа разительно отличалась от тех людей, которые были на вокзале раньше. Так сильно, как отличались бы жители другого полушария. Над ранеными слышались стоны, всхлипывания и ругательства, а также какие-то короткие команды, смысла которых Лена не понимала. Особенно её поразило количество этих людей. Время шло, а раненых всё несли и вели, и конца этой процессии не было видно. Лица у санитаров и сестёр были измученные, усталые. Почему-то Лене казалось, что она непременно увидит среди этой толпы своих подруг. Они пока продолжали обучение, но скоро их должны отправить по разным прифронтовым госпиталям. Сойку, как прозвали Зою Чибрякову, по слухам должны были отправить во Владикавказ.