Однако, имея в виду поиск новых уроков в этой среде, Лена попросила генеральскую дочку познакомить её с матерью её подружки Шуры Липницкой.
— Ой, как хорошо! — обрадовалась Катюша, Елена Васильевна, мы с вами будем теперь вместе помогать увечным героям, и семьям павших воинов! Это будет очень весело!
Лена проглотила стремящиеся сорваться с языка слова о том, что ничего весёлого в этой печальной ситуации нет. В конце концов, её наняли для того, чтобы заниматься с девочкой грамматикой, историей и арифметикой, а не для того, чтобы воспитывать её нравственные качества.
Ленино предположение о том, что на заседание комитета можно попасть просто, не оправдалось. Лариса Липницкая для начала пожелала встретиться с девушкой и поговорить. Разговор отложили до окончательного выздоровления Сони Костантиниди, так как до этого дня всё своё внеучебное время Лена посвящала приютским детям.
В приюте она уже не чувствовала себя настолько чуждой и нелюбимой. Конечно, того обожания, которое испытывали дети по отношению в «барышне-душеньке» Соне тут не было и в помине, но всё-таки Лена начала замечать, что приютские её уважают и отчасти боятся. Да и начальница стала относиться к ней помягче. Теперь Лена уже не допускала мысли, что зря поступила в семинарию. Правда иногда она, увлекаясь, уходила в другую крайность и начинала мечтать о великой педагогической карьере, которая её ждёт в будущем. В этих мечтах она улетала так далеко от реальности, что потом сама начинала краснеть, вспоминая, что нагородила в своих гордых фантазиях.
Лариса Липницкая оказалась совсем не такой, как её представляла себе Лена. Это была женщина на первый взгляд лишь немного старше тридцати лет. У неё было милое, хотя уже и немного увядшее лицо с добрыми серыми глазами. Одета она была скромно, и её платье мало чем отличалось от платья самой Лены.
Они встретились в кофейне на Невском, и Лена видела, что поверх платья у Ларисы была весьма скромная шубка, слегка обрызганная по подолу жидкой грязью, как и одежда самой Лены; погода в те дни стояла ужасная.
— Для начала я хочу вам рассказать, чем мы собственно сейчас занимаемся, — проговорила с усталой улыбкой Липницкая, грея руки о чашку с кофе.
Лена вдруг почувствовала себя рядом с Ларисой глупой школьницей, и ей стало почему-то стыдно.
Не замечая настроения своей собеседницы, Липницкая продолжала:
— Наш комитет подчиняется самому высшему органу помощи семьям фронтовиков. Это очень большая честь для нас, состоять в такой общественной организации. Вы, наверное, знаете, что мы напрямую подчиняемся императрице.
Лена ничего, конечно, не знала, но кивнула с умным, и как ей самой казалось, деловым видом.
Лариса отпила кофе, высморкалась в крошечный платочек и продолжила:
— Нас посещаюти всецело помогают нам такие лица, как министр внутренних дел Маклаков Николай Алексеевич, министр финансов Пётр Львович Барк и другие уважаемые люди. Поэтому мы не можем принимать в наш комитет всех желающих. Вы же слышали, — Лариса немного понизила голос, — в последнее время распространяются какие-то бунтовские настроения, и терактов избежать, к сожалению, не удаётся…
Она призадумалась, видимо о чём-то своём, не имеющем прямого отношения к разговору. Затем снова оживилась и продолжила:
— Но такие молодые, неравнодушные люди нам нужны! Многие наши дамы уже не молоды. А те, кто ещё не стары годами, уже обременены семьями, имеют детей…
Женщины в нашем обществе пока могут не так много, но то немногое, что мы можем изменить к лучшему, мы сделаем. Да?
Лена вздрогнула от неожиданного вопроса и ответила, стараясь показать как можно больше воодушевления: