— Да, конечно!
Лариса рассказывала дальше:
— Сейчас наша главная задача добиться субсидий от правительства для производителей товаров для фронта.
Лена удивилась. Она всегда считала, что благотворительность как раз ничего общего не имеет с субсидиями правительства.
— Но ведь вы представляете комитет по оказанию помощи семьям солдат, при чём же тут производители товаров? — робко спросила она.
Лариса вздохнула:
— Схема достаточно сложная, я вам не буду сейчас её полностью объяснять, попробую ответить наиболее коротко и понятно. Очень часто, почти всегда, жизнь и здоровье наших воинов зависит впрямую от того, каким оружием они воюют, какую одежду и амуницию имеют. Но производители всего этого жалуются, что при отсутствии субсидий не могут производить свои товары для фронта необходимого качества. Нам очень нужны грамотные молодые девушки для ведения переписки и посещения чиновников.
Лена сидела поражённая. Как она представляла себе деятельность дамского комитета? Собираются дамочки, вышивают кошельки и платочки, посылают это всё потом на фронт со слезливыми записочками. Ну, денежек немного соберут на подарки детям солдат. Ведение переписки? Посещение чиновников? А когда она будет заниматься уроками для собственного пропитания? Она-то не увечный воин и помощь от благотворительной организации ей не положена.
Лариса же, совершенно не понимая ни мотивов, которые заставили обратиться к ней девушку, ни её мыслей в текущий момент, продолжала говорить:
— Я понимаю, вы хотите, конечно, попасть на ближайшее заседание, когда с нами будет государыня. Я могу это устроить в виде исключения, так как вас очень хвалил генерал Бахметов. Это ведь вы преподаёте его дочери арифметику?
— Да, — пробормотала Лена, — и арифметику, и другие науки.
— Сочувствую вам, — тепло улыбнулась Лене Лариса, — между нами говоря, бедная Катенька, не слишком одарена умом. Но зато у неё золотое сердце. Хотя иногда и может показаться, что это не так.
Лена раньше совершенно не думала ни о какой встрече с государыней. Монаршие лица вообще оставались вне круга её мыслей. Предположение Липницкой о том, что желание Лены принять участие в деятельности комитета продиктовано именно такими соображениями показалось ей абсурдным, но собеседница, видимо, не замечала в этом ничего особенного.
— На ближайшем заседании, в четверг, мы рассмотрим два вопроса, — продолжала она, — принятие заявления фабрики кожевенных изделий Ломова о предоставлении субсидии на изготовление товаров для фронта и предоставление содержания членам внебрачных семей воинов.
— Как Ломова?! — неожиданно для себя воскликнула Лена, — но ведь он…- она вспомнила письмо брата Сони Никиты с упоминанием гнилых сёдел и разлезающегося сукна.
Лариса заинтересованно вскинула глаза:
— Вы что-то знаете об этой фабрике?
Немного смущаясь, Лена в общих чертах пересказала ей то, что прочла ей Соня.
— Да, такое сплошь и рядом, — грустно проговорила Лариса, — конечно, перед тем как назначать предприятиям субсидии, будут устроены проверки на предприятиях. Только двигается это всё медленно, очень медленно. И не в наших силах что-то изменить. Боюсь, что вопрос будет решён не ранее, чем через два-три месяца. Но не будем унывать! Да?
Лена улыбнулась, кивнула и задала следующий вопрос:
— А разве возможно назначить содержание внебрачным семьям? Ведь как можно доказать, что у женщины ребёнок именно от этого мужчины?
— Ну, это довольно просто, — улыбнулась Лариса, — обычно отцы сами помогают своим внебрачным семьям. Соседи, знакомые — их не обманешь. Если женщина предоставляет таких свидетелей, вот и доказательство.
— А если она их подкупит? — заинтересовалась вопросом Лена.
— К сожалению, пособие, которое мы можем выделить, очень невелико. Вдовы получают не более пятидесяти рублей в год. А на эти деньги, не думаю, что можно кого-то подкупить. Мы хотим приравнять женщин, которые были в браке и тех, кто по каким-то причинам жили невенчанными.
— Но разве это не является поощрением безнравственности?
— Нравственностью пусть занимается церковь, — печально вздохнула Лариса, — а нам бы дать этим несчастным хоть какие-то средства к существованию.
Возвращаясь домой, Лена шла навстречу ледяному пронизывающему ветру, не замечая холода. «Куда я ввязалась?» — думала она. Всё сказанное Ларисой имело совсем не тот вид, который она ожидала. Серьёзная общественная деятельность, деятельность, как Лена подозревала действительно нужная, это уже не грошовые уроки с непонятливыми девочками. Такая работа будет занимать огромное количество времени, а оплачиваться не будет. Может ли она себе позволить брать на себя такие обязанности? Да и название фабрики злополучного Ломова неприятно поразило её. Мелькнула мысль, а не используются ли такие благотворительные организации хитрыми дельцами для своих интересов?
Образ избалованных дамочек, который раньше вставал перед глазами, когда она произносила про себя слова «дамский комитет», побледнел, и на его место пришло грустное, доброе лицо Ларисы Липницкой, а ещё длинная шеренга раненных из санитарного поезда.
«Ну, ничего, — тряхнула головой Лена, прогоняя неприятные мысли, — один раз сходить можно, там посмотрю, что к чему».
Пряча лицо от ветра, она смотрела под ноги и не сразу заметила небольшую толпу на углу улицы. Толпа состояла, в основном, из мастеровых и мальчишек, расположенного неподалёку ремесленного училища. Все кричали, некоторые бросали камни в витрину ближайшего магазинчика. Чисто одетый господин в каракулевой шапке, быстро протискиваясь вперёд, задел Лену плечом.
— Что там происходит? — спросила она, дотронувшись до его рукава.
— Аптеку немецкую громят, — ответил он, презрительно скривившись.
Волна протестов против немцев пронеслась в первый раз по городу ещё в самом начале войны, когда город ещё носил своё старое имя Петербург. Но некоторые немецкие магазинчики выстояли. Особенно много было немецких аптек. И вот одной из них, кажется, станет сейчас меньше. Толпа росла. Лена попыталась идти вслед за ответившим ей господином, но её оттолкнули и увлекли со всей массой людей к дверям аптеки.
— Бей немчуру! — орал дурниной какой-то конопаный парень в надетой криво шапке. Окружающие одобрительно ревели, наседая на закрытую дубовую дверь. Часть народа уже лезла в дыру, пробитую камнями в стеклянной витрине, остальные не оставляли надежды выдавить двери.
Внезапно раздался свист.
— Городовые! — крикнул кто-то, и нападающие кинулись в рассыпную. Лену сбили с ног, и она обязательно упала бы на мокрую, обледеневшую мостовую, но тут крепкие руки подхватили её и поставили на ноги. У самого своего лица она увидела улыбающегося человека в одежде мастерового, который показался ей странно знакомым.
— Что ж вы опять так неосторожны, барышня, — с холодной ласковостью проговорил он и побежал за угол. Под мышкой у него был какой-то предмет, наскоро завёрнутый в коричневую клеёнку. Лена с удивлением поняла, что это весы, на которых взвешивают младенцев.
«Зачем ему эти весы? Неужели у него есть ребёнок», — успела подумать Лена до того, как её вежливо взял под руку полицейский.
— Пройдёмте, барышня, не нужно здесь стоять. Видите, опасно здесь, беспорядки-с.
Через минуту всё было кончено. Несколько нападавших, не более четырёх человек, полиция грузила на пролётку. Остальные разбежались. Аптекарь Шульц в этот раз отделался разбитой витриной. И если он был неглупый человек, ему нужно было срочно менять вывеску и фамилию. Вместо «Немецкой аптеки Шульца» должна была появиться «Народная аптека Шумова».
На такой трюк шли многие, чтобы спасти своё дело. И немецкие фамилии в патриотическом порыве меняли массово.
«Где же я его видела?» — думала Лена про мастерового. Только у самого дома она вспомнила вокзал и пропавший тюк с Сониной одеждой. Кстати вспомнились и весы для младенцев. Именно эта вещь ещё вчера стояла на витрине аптеки Шульца. Второй раз уже этот улыбчивый незнакомец попадается ей в столь огромном городе. Случайно ли это? Кто он такой? И если он вор, то почему одежду Сони вернул назад? На этот вопрос Лена пока не могла ответить, зато стала теперь более беспокойной и подозрительной.