— Не, это к слову пришлось, — отказывается Стреляный. — Но я убежден, что тут какое-то недоразумение. Объявится ваш Гнат… А может, его в командировку послали какую дальнюю?
— И матери не написать об этом? — с грустью сказала старушка.
— Он же геолог, — заметил Стреляный. — У геологов иной раз бывают тайные командировки, о которых никто не должен знать. Он до этого бывал, небось, в таких?
— Даже из самой тайной можно весточку прислать, — сказала Анна Матвеевна. — Вот, когда они руду искали эту, как его… уродановую… ну, когда Гену орденом наградили, и то открыточку прислал — так мол и так, жив, здоров, не волнуйся, задерживаюсь…
— И нашли эту… самую руду? — сдерживая волнение, спросил осторожно Стреляный.
— А если бы не нашли, то и орден бы Геня не получил! — сказала старушка.
— И адрес обратный на той открыточке был?
— Почтовый ящик какой-то. Забыла уже.
— А орден какой получил?
— Знак почета! — не без гордости сказала старушка.
— Был бы здесь сынок ваш, обмыли бы его мирный орден, как в войну обмывали боевые! — протянул Стреляный.
В комнату, запыхавшись, вбежала Тоня Маштакова и, не замечая постороннего, показывая квитанцию, сказала:
— Ну, Анна Матвеевна, отправила. С обратным уведомлением.
— Познакомься, Тонечка, это приятель Генки по фронту. В Вене они вместе служили.
— Очень приятно, — сказала Тоня. — А я — невеста Генки.
Стреляный, видимо, опешил и протянул:
— Невеста? А он мне не говорил, что у него есть невеста… Вот скрытный!..
— Как же мог он вам сказать? — думая о другом, что мучает ее каждую минуту, сказала Тоня. — Вы когда с ним в Вене служили?
— В сорок шестом… Осенью. Тогда…
— В сорок шестом? — скрывая недоумение и меняясь в лице, переспросила Тоня. — Простите, а вы тоже… танкист?
— Ну да, но только я был радистом при ихних танках.
С большим трудом пересиливая подступающее волнение, стараясь не выдать своих подозрений, Тоня на ходу придумывает ответ:
— Да-да, как же, я помню… Генка рассказывал мне, что у него был большой приятель радист. Может, это вы были?
— То, наверное, был Нечипорук, — теряясь, роняет Стреляный и прихлебывает чай.
— Вы посидите, мамо, с гостем, а я до аптеки сбегаю.
— А я тоже пойду, — поспешно вставая, сказал Стреляный.
— Да вы сидите, — бросает Тоня, порываясь уйти одна. — Ближайший поезд около полуночи.
— Но у меня еще дела… до поезда.
— Ну, я на минутку… Подождите. Еще поговорим.
— Не, я з вами, — говорит бандит. — Простите. Думал, Гнат дома. — И гость быстро схватил свой чемоданчик.
Они шли улицами Корца к его женскому монастырю, и у каждого своя дума. Заподозрив неладное, Тоня мучительно ждала, не попадется ли им навстречу кто-либо из знакомых, а еще лучше — милиционер. Но пустынны были улицы Корца.
Вот показался грузовичок. Место рядом с шофером в кабине пустое. Стреляный поднял руку. Застопорил грузовичок.
— Опаздываю, подбрось, друже! — крикнул Стреляный, и, махнув Тоне рукой, с силой захлопнул дверцу кабины. Бросилась к машине Тоня, но шофер уже дал газ, и облако пыли, будто маленький смерч, закружилось позади машины…
Ошеломленная и растерянная, Тоня долго смотрела вслед уходящей машине, позабыв запомнить ее номер. Как она потом ругала себя за это!
Майор Загоруйко быстрыми шагами вошел в кабинет полковника Прудько с расшифрованной телеграммой в руках.
— Быстро ответили, — сказал он.
— Что именно? — спросил Прудько.
— На наш запрос относительно Дыра. Вот, послушайте: “Фигурант Дыр”, запасные организационные клички “Покрака” и “Кудыяр”, тысяча девятьсот восемнадцатого года рождения, сын владельца колбасной в Саноке, Григорий Ломага, служил в немецкой полиции в Балигроде, после изгнания немцев ушел в банду и, являясь старым членом Организации украинских националистов, принимал участие в курьерской службе, связывающей зарубежных бандитов с районами Советской Украины. Служил в сотне бандитского вожака Гриня. С остатками сотни Гриня и вместе со “Свентокшижской бригадой” польских фашистов прорывался через Еленю Гуру на запад к американцам…”
— Веселенькая биография! — сказал полковник Прудько и, обращаясь к сидящему на диванчике Кравчуку, спросил шутливо: — Ну как, Николай Романович, не передумали?
— Товарищ полковник, кем я уже не был на своем веку! — сказал Кравчук.
Полковник нажал кнопочку звонка и вызвал дежурного.
— Немедленно свяжитесь с областной библиотекой. Все, что у них есть по городу Санок, — сюда. И план его. И путеводители. — Обращаясь к Кравчуку, сказал: — И это очень хорошо, что Дыр из Санока! Было бы беспокойнее, если бы он родился в наших краях.
Спустя два дня уже в следственной камере Кравчук и полковник Прудько продолжали допрос Выдры. Окно камеры было взято в решетки, и оттого солнечные лучи разделяли сосновый стол на клетки.
— Что же на словах велел передать Профессор Хмаре? — спросил полковник.
— Пусть не зарывается, — сказал Дмитро. — Вот Резун даже на районные центры нападал, ну и что с того? Советская власть как стояла, так и стоит, а того Резуна убили.
Полковник Прудько и Кравчук переглянулись. Кому, как не им, принимавшим участие в ликвидации одной из самых опасных шаек, бродивших по Черному лесу, банды Резуна, знать об этом.
— Хорошо, — согласился полковник. — Значит, нападения прекратить, а чем же заниматься?
— Создать затишье между вами и националистами. Пусть люди думают, что украинские националисты вдребезги разбиты.
— Сидеть тихо и ничего не делать? — уточняет Кравчук.
— Нет, зачем? — возразил Дмитро. — Любыми способами пробиваться на восток.
— Для чего? — спросил полковник.
— А вы думаете, нашим проводникам там, на эмиграции, американцы даром деньги платят? — рассуждает Дмитро. — Они с них за эти доллары разные сведения о Советском Союзе вымогают. Кто платит — тот и требует! Помню, слышал разговор между хлопцами, что, кроме важных документов, Хмара в своих руках большую казну держит. Ему одному известна тайна, где та казна закопана. За этой казной кто-то из закордонного провода сюда выбирается.
Полковник Прудько спросил:
— С чего же образовали эту “казну”?
— Ну, деньги бумажные есть… доллары, также монетами, бриллианты… золото… Еще со времен оккупации. Наши ж хлопцы принимали участие в разных акциях, когда гитлеровцы евреев тут повсюду уничтожали. Ну, им и перепало того золота тоже.
— Награбленного, кровью облитого? — сказал полковник.
— Ну, так, — неохотно признал Дмитро. — Я при том не был…
Полковник Прудько посмотрел на Кучму испытующим взглядом и, осторожно доставая из папки папиросную бумагу, спросил:
— Это нашли в кармане вашей куртки. Что это такое?
Дмитро Кучма взял записку.
— Это же время и место встречи с тем самым Ивасютой около села Пасечное, где вы нас взяли. Вот, смотрите: “И-а, 5–5, 7–5, 10-5”. “И-а” — значит Ивасюта, “5–5” — пятого мая и так далее.
— А приписка “почта поздно”? — поинтересовался Кравчук.
— Это значит, что за почтой они придут на пункт встречи после полуночи.
— Если бы встреча в мае под тем крестом не состоялась, куда бы вы тогда пошли? — спросил полковник.
— Недалеко, в дупле старого бука, есть мертвый пункт. Я могу показать.
— Тот мертвый пункт мы знаем, — улыбнулся Кравчук. — Ну, а если бы он не сработал? Если бы молния еще раз тот бук разбила?
— Тогда Паранька, — сказал Дмитро.
— О Параньке мы еще поговорим, — остановил Кучму полковник. — Скажите сейчас, почему такая же самая записка была найдена в поясе Дыра?
— Случись, меня убили или мы бы растерялись при спуске на парашютах, он должен был пойти на встречу один. Он или я.
— Понятно, — сказал полковник и, доставая из папки еще одну бумагу, спросил: — Это образец шифра? Да? Ваша рука? Что означает первая строка?
— Это писал я сам, — разглядывая записку, поясняет Кучма. — В первой строке сказано: “Ключ: 5555+дата без года (02.05)”. Это означает ключ шифра, который представляет обусловленную между мною и закордонным проводом любую цифру, в данном случае “5555”. К ней я добавляю…