— Шифруете советской украинской азбукой? — перебил Прудько.
— Да, там в конце записки сказано…
— Хорошо, — сказал полковник. — Николай Романович, он расскажет все подробно на допросе. А сейчас, Дмитро, на досуге расшифруйте вот эту записку. Вот вам азбука.
Полковник протянул ему книжку и вынутую из кармана записку, остальные бумаги сложил в папку. Тем временем Кравчук выглянул за дверь камеры. Конвоир, стоявший за дверью, появился в камере.
— Отведите! — приказал полковник.
Когда за подследственным захлопнулась дверь, полковник сказал:
— Любопытные новости!
Он подошел к географической карте и, обводя пальцем западные склоны Карпат, где проходил Черный лес, сказал Кравчуку:
— Становится понятно, почему Хмара все эти годы базируется только в этом районе. Ему очень доверяет закордонный провод! Смотрите: ни одного рейда в стороны. Вот только здесь гуляют его бандиты. Как собака на привязи, оставленная хозяином, Хмара все эти годы вертится вокруг этого места!
…Уже ближе к вечеру возле районной конторы связи в Яремче остановился запыленный Станиславский автобус. Выскочила оттуда с чемоданчиком в руках Тоня Маштакова. Она сразу круто повернула вправо и быстро пошла по направлению к райотделу МГБ.
Не успела Тоня открыть дверь райотдела, как увидевший ее через окно Загоруйко встретил гостью на пороге.
— Наконец-то, — сказал майор. — А мы думали, не случилось ли чего с вами?
— Задержали на день в Станиславе. Назначение сюда в больницу получала, — идя за начальником в его кабинет, сказала Тоня и спросила с волнением: — Ничего… Иван Тихонович?
Тот отрицательно покачал головой.
Стараясь скрыть разочарование, Тоня присела в кресло и, раскрыв на коленях чемоданчик, сказала:
— Я захватила все, что могла найти у себя и у его родных. Вот это — последние письма Гната, а это — его фотографии. Вот ему восемь лет. Здесь он фабзавучник… Они на первом курсе института вместе с Почаевцем. Я отметила их птичками. Вот их батарея перед отправлением на фронт. А здесь они в Вене, у могилы Иоганна Штрауса… Да, кстати, там у нас был очень странный визитер, в Корце.
— Чем же он странен, ваш визитер? — спросил Загоруйко, нажимая кнопочку звонка. Когда появилась Лида, он попросил: — Дайте-ка нам чаю, Лида…
То, что сообщила Тоня, заставило Загоруйко позвонить в дом отдыха полковнику Прудько и попросить его прийти в райотдел. Более часа они рассматривали фотографии, рассыпанные на столе Загоруйко. Лампа под зеленым абажуром освещала застывшие лица бандитов.
Загоруйко докладывал:
— Эти мы нашли в бутылке, закопанной в огороде. Тоня внимательно рассмотрела все и из них отобрала две эти. Тогда я дал ей все фотографии из архива банды Резуна. Как вы хорошо знаете, Резун уничтожен нами в феврале тысяча девятьсот сорок шестого года. Именно тогда Кравчук, приезжавший на эту операцию, лично поймал, но потом по оплошности часового упустил главаря сотни тяжелых пулеметов Стреляного. Тоня перебрала фотоархив Резуна и опять нашла в нем три фотографии Стреляного, категорически утверждая, что человек, посетивший позавчера мать Березняка, и Стреляный — одно и то же лицо…
Вошел пожилой капитан с видом образцового, исполнительного служаки.
— Вы требовали дело бандита Стреляного? — вошедший протянул полковнику пухлую папку.
Полковник внимательно перелистал страницы и, особенно долго задержавшись на последних, спросил:
— На каком основании вы, товарищ Задорожный, отправили это дело в архив?
— При захвате бандита Шугая…
— Простите, — полковник остановил капитана и обратился к Загоруйко:
— Вам их маршрут хорошо известен? Может, удастся предупредить?
— Маршрут известен до Параньки, а дальше — тьма…
— Продолжайте, товарищ Задорожный, — кивнул Прудько капитану.
— При захвате Гомина мы нашли у него донесение о том, что в боях поблизости хутора Буковец погиб главарь сотни тяжелых пулеметов Стреляный. Я подшил это донесение к делу, сообщил о нем товарищу Кравчуку, а дело отправил в архив.
— Когда вы сообщили об этом Кравчуку? — спросил Загоруйко.
— Минуточку. Я сейчас припомню. — И, напрягая память, стоя навытяжку, капитан проговорил: — Ах, да… подполковник Кравчук как раз собирался улетать в Киев. Я останавливаю его в коридоре и говорю: “С вас причитается, товарищ подполковник. Бандит Стреляный, который однажды улизнул от вас в Черном лесу, убит нашими оперативниками возле Буковца”.
— И подполковник Кравчук поблагодарил вас? — сказал Прудько.
— Никак нет! — не уловив иронии в вопросе полковника, наивно признался капитан. Он нахмурился и прошел к “газику”, который повез его на аэродром. Видно было, ему неприятно вспоминать оплошность.
— А вы положили дело в архив и ушли спать?
— Никак нет! Я отправился смотреть заграничный фильм “Девушка моей мечты”…
— Вы сами труп Стреляного видели? — сдерживая себя, спросил Прудько.
— Никак нет!
— Эх, вы! — бросил полковник в сердцах. — Вы смотрели “Девушка моей мечты”, а в это самое время зачисленный вами в покойники бандит Стреляный, быть может, расстреливал мирных лесорубов, защиту безопасности которых нам поручили партия и государство… Простофиля вы, вот кто! Разве вам не ясно, что бандеровцы нарочно зачисляют своих бандитов в мертвецы, чтобы они ушли из-под нашего наблюдения? Разве вам не говорили, что не всякому документу, найденному в бункере, можно верить? Их зачастую стряпают нарочно, чтобы повести нас по ложному следу. Разве вы не знаете, что есть могилы с надписями на крестах, что такой-то упокоился тогда-то, а под насыпью никого нет, даже пустого гроба? Враг очень хитер, и это надо помнить…
— Я думал… — промямлил капитан.
— Думать надо самостоятельно. И особенно чекисту, — заметил полковник. — Идите! Мы будем говорить о вас как о коммунисте на партийном бюро. А дело немедленно пустить в работу…
Когда захлопнулась дверь за капитаном Задорожным, полковник в сердцах сказал:
— Чинуша! Мозги закостенели! За его ошибку мы можем заплатить жизнью нашего товарища. А у Николая Романовича — семья, дети…
— Чинуша — не то слово! — согласился Загоруйко. — Это несчастье для моего райотдела. Пустое место. Совершенно не умеет думать самостоятельно. А когда мы начинаем применять разумные меры, так он выступает против них! Когда после обращений правительства и гарантии амнистии всем, порвавшим с бандами, они стали выходить из леса и сдавать оружие, — Задорожный такую бузу развел здесь, что держись! “Пострелять их всех — и дело с концом! — кричал на собрании. — Какая может быть амнистия?” Самому Хрущеву писать грозился. Как ему ни доказывали, что это инициатива Никиты Сергеевича — сочетание решительной борьбы с закоренелыми бандитами с гуманными мерами по отношению к обманутым, случайно оказавшимся в националистических бандах.
— Пострелять-то и дурак сможет, — задумчиво протянул Прудько, — надо работать так, чтобы выстрелы прекратились навсегда… Давайте подумаем, Иван Тихонович, как же нам предупредить Кравчука, что Стреляный появился на его пути?
Спустившись в бункер, Хмара толчком сапога разбудил спящего на полу геолога и спросил:
— Как спалось?
— Тако сяко, — пытаясь улыбнуться, выдавил Березняк.
— Садись к столу! — потребовал Хмара.
— Если бы мы тебя выпустили, наши бункера ты показал бы эмгэбэ? — после паузы резко спросил Хмара.
— Зачем мне это делать? — протянул Березняк. — Случись такое — вы меня на краю света найдете. Не вы, так другие оуновцы! Разве я не знаю, что у вас везде глаза есть и руки длинные?
…Уже в командирском бункере Хмара после этого допроса спросил Смока:
— Как ты думаешь, Смоче, что это за птица?
— Отой геолог? — угадывая мысли вожака, протянул Смок. — Кто бы он ни был — эмгэбист или инженер — раз он увидел наши тайны, пусть идет туда, як вы кажете, откуда начинается хвост редиски…