Достав мобильник, стал просеивать номера. Перебравшись в LA, я не поддерживал отношения с большинством старых знакомых, и потому выбор был невелик. Можно, конечно, завалиться к Рабиновичу, но там, небось, дым коромыслом и гулянки до утра. Подумал было позвонить Шурику, но он наверняка либо детишек укладывает, либо уже и сам дрыхнет, – с него, примерного семьянина, станется. Полистал дальше, набрал два номера – безуспешно. Альтернатив не оставалось.
– Раби!
– Йоу-йоу! What’s up, man?
– Слушай, Гоша, тут такая тема… Я застрял в Сан-Хосе. Негде переночевать. Думал у тебя вписаться, ты как?
– Не вопрос. Подваливай.
Добравшись до южных окраин Сан-Франциско, обнаружил ключ на том же месте, где и в прежние времена. Вошёл, рухнул на диван. Усталость сжимала виски. Тело ныло. Интересно, сколько я вынесу такой режим? Полежав с закрытыми глазами, взял книгу. Буквы расползались, а слова казались пустыми и пресными. Помаявшись, позвонил Гоше, узнал, где прячутся полотенца, и отправился в душ.
Заслышав шаги, обернулся полотенцем, вышел из ванной и наткнулся на незнакомую девицу в броской майке и мини-юбке. Слегка прищурившись в полумраке коридора, она вызывающе осмотрела меня с головы до ног.
– Ты кто? – осведомилась она, оторвавшись от созерцания стекающих с моего мокрого тела и разбивающихся о пол капель.
– А ты кто?
– Что ты тут делаешь? – бросила она и с неизъяснимым апломбом прошествовала в гостиную.
Тоже мне, – возмутился я, продолжая орошать кафельные плиты каплями водопроводной воды, я-то Раби знаю пятнадцать лет, а ты тут явление случайное и мимолётное. Постояв, вошёл, подобрал раскиданные шмотки и отправился одеваться. Тем временем она устроилась в кресле; на столике вместо моей книжки красовалась откупоренная бутылка, а в пепельнице дымилась сигарета.
– Где Гоша? – требовательно спросила она, отпив из бокала.
– Скоро будет.
Она ещё раз критически обозрела меня, стоящего посреди комнаты в мятой одежде с мокрым полотенцем в руках. Казалось, в её представлении я должен был резво собраться и исчезнуть, а в идеале моментально испариться. Под этим взглядом я ещё больше сконфузился, почувствовав себя каким-то бомжом.
– Я тебя смущаю? – поинтересовалась она.
– Смущаешь? – переспросил я сдавленным голосом. – Отнюдь.
Мы попытались завести разговор, но она была порядком пьяна, и её алкогольный кураж мне не импонировал. К счастью, вскоре явился шумный, жизнерадостный и, как всегда, многословный Гоша и, сославшись на то, что мне наверняка необходимо выспаться, увёл её в спальню. Я наконец остался один, расстелил выданную постель, разделся, лёг.
– Можно? – стоя на пороге, она постукивала ногтями по дверному стеклу.
Не дожидаясь ответа, прошла мимо меня, подхватила со стола бутылку и надменно удалилась.
Памятуя о заседании, я приехал к десяти. Но вместо обещанного мероприятия угодил в лапы Ариэля, затянувшего утреннюю песнь о десять ноль-пять. Эта экзекуция уже носила чисто ритуальный характер, и я решил ни в чём не перечить и по возможности соглашаясь.
Исчерпав тему времени прибытия на работу, Ариэль вышел на новый виток:
– …начинаю осознавать, что ситуация крайне серьёзная. Даже критическая! – Хмуро насупясь, он всверлился взглядом в поверхность стола. – У нас разногласия на уровне базисных понятий.
И понеслось…
– Мы договариваемся, – брызжа слюной, разорялся Ариэль, – а ты вытворяешь, что тебе вздумается! С тобой невозможно заключить простейшее соглашение!
Оказалось, имелся в виду второй аспект понятия «мы договорились». Первым было пресловутое «обоюдное согласие», о наличии же второго аспекта я, в простоте душевной, даже не подозревал. Однако Ариэль указал на то, что мы уже не раз попадали в ситуацию, когда, согласовав некий вопрос, каждый оставался с иным представлением об отдельных нюансах договора.
Тут играли роль два фактора: погрешности человеческой памяти и неточности в определении понятий – именно то, к чему клонил Ариэль. Я уже пытался решить эту проблему, подробно конспектируя наши соглашения, но это не помогало. Он либо отметал мои конспекты под каким-либо абсурдным предлогом, либо оскорблялся в лучших чувствах и риторически вопрошал, неужто я думаю, что он сам не знает, о чём мы договаривались.