Черненький набычился:
- Мы с Димоном ходили смотреть на составы. Аллегро низкий. Там точно паштет. С Ласточкой возможны варианты, а вот электричка высокая. Надо пробовать, иначе не узнаем.
Стоящий рядом Димон, согласно кивал, не произнося ни слова.
- Хорошо, - сказал Никита, - пойдем посмотрим.
И все четверо сорвались с места и побежали по проселочной дороге в сторону пригорка, с которого открывался вид на железную дорогу. До чего же было хорошо вот так вот бежать, когда в лицо тебе дует холодный ветер, а макушку так ласково печет теплым солнышком, и руки и ноги щиплет от грязи, и нестерпимо хочется остановиться и почесать их, но ты продолжаешь бежать, потому что впереди тебя ждет Приключение. Последнее приключение этого лета. Никита вдыхал полной грудью запах прелой травы и смолистых сосен, и упоительный восторг, не в силах оставаться внутри его маленького тела вырвался наружу громким протяжным криком.
- Ааааааа, - вопил он, выбегая на край обрыва и начав тормозить, но не сумел справиться с силой инерции и покатился, поднимая за собой клубы песка.
Бегущие рядом спутники тоже кричали и катились вниз. Остановившись, они повалились на траву и громко засмеялись. Затем черненький сказал:
- Через 5 минут должна пройти электричка на Выборг.
Все четверо поднялись и подошли вплотную к рельсам. Егор спросил:
- Ты хочешь сразу попробовать? Может, мы с Никитосом поглядим сперва.
- Нечего глядеть, мы вчера тут целый день караулили. Следующая через полтора часа будет, да еще и пойдут подряд – скоростные и пригородная, можем не под ту залечь. А там уже девятичасовую ждать, с ума сойти можно.
- Хорошо, - кивнул Егорка, - кто пойдет?
- А чего ты думаешь мы вас звали? – не по доброму засмеялся парень, - вы мелкие, вы и ложитесь.
Егор упер руки в бока и обиженно пробормотал:
- Я не мелкий! Вон Никитосу двенадцать осенью будет, он мельче меня.
И все посмотрели на Никиту, а тот еще не отойдя от только что испытанного первобытного восторга, даже не понял сперва, чего от него хотят. По рельсам пробежал легкий гул. Егорка бахнулся на живот и прижался к земле ухом.
- Едет, - коротко сказал он.
И все снова посмотрели на Никиту. Тот отступил назад:
- Не хочу.
- Трусишь! – наконец открыл рот молчаливый Димон.
- Конечно, трусит, он же привык, что ему в попку дуют, в школу отводят, из школы приводят, следят, как бы он не повредил себе чего. Ясное дело, боится, - резюмировал черненький.
От обиды у Никиты на глазах выступили слезы, и он посмотрел на своего приятеля.
- Слабак, - сплюнул Егор, - я поручился за тебя, а ты струсил.
Они буравили друг друга взглядом, и Никита видел насмешку и разочарование, плещущиеся в зеленоватых чуть раскосых глазах товарища. Было слышно, как электричка, не торопясь, входит в поворот. Нужно было действовать немедленно, и Никитка, не сказав ни слова, подбежал к дороге, перепрыгнул через рельс и улегся на шпалах, вытянувшись в ниточку и сложив руки над головой. Внутри было пусто, даже страха не было, только каждая клеточка тела чувствовала, как по нарастающей трепещет под ним земля, да гудят рельсы.
Затем раздался громкий свист и что-то неудержимое громко накрыло его, уши и голова взорвались неукротимой болью, которая становилась все сильнее по мере того как непрерывающийся стук будто вколачивал сваи прямо в мозг. А потом все, кроме боли, исчезло, слезы сами собой текли по щекам, и он не мог раскрыть глаз или пошевелить руками, а потому лежал, даже не пытаясь подняться.
Подоспели напуганные товарищи. Никита позволил поднять себя и отвести на пригорок, боль локализовалась в ушах, и он попытался утишить ее, прижав к ним ладони. Не помогало, внутри все горело адским пламенем, выжигало, уничтожало, оставляя после себя только черный пепел. Душа изнемогала от этого всепоглощающего огня, а губы не могли произнести ни звука. Еще не совсем понимая, где он и что с ним происходит, мальчик поднял лицо и посмотрел на противоположную сторону оврага. На краю стояла маленькая девочка с ярко-зелеными торчащими в разные стороны, словно иголки у ежика, волосами. Ее огромные изумрудные глаза были полны непонимания и страха, Никита словно провалился в них, захлебываясь в своем безмолвном крике, который, он четко это осознавал, она услышала, приняла и разделила. Потому что в мгновенье ока она исчезла, словно и не было, и только скатывающиеся по откосу камешки напоминали о ее присутствии.