Так мать ее и нашла, спящую, свернувшуюся в клубок, с гуляющими по лицу синими бликами от светящегося экрана. Она аккуратно переставила компьютер на стол, поставив паузу, случайно остановив мгновение так, что некоторое время два Эдварда смотрели друг на друга совсем одинаковыми неестественными глазами, пока один из них не погас, повинуясь засыпающей машине. Затем накрыла дочь одеялом и тихонько вышла из комнаты, напевая:
Вот это кино!
И на экране твой любимый герой,
Он самый лучший парень на свете,
В него влюбиться очень легко,
И я тебе дарю свой билетик
В кино. Вот такое кино…
Глава 9. Встреча
Электричка мерно постукивала колесами, все время покачиваясь, будто маленький кораблик в море, а не многотонный состав. Никита сидел у окна, словно впавший в какое-то забытье, бездумно следил за проплывающими мимо заснеженными деревьями, уже неясно различимыми в начинающих сгущаться сумерках. Уши были плотно закрыты наушниками, в которых ритмично гремела очередная рэп-группа отечественного производства. Сидящая напротив пожилая пара, неодобрительно поглядывала на подростка: во-первых, музыка играла слишком громко, во-вторых, за раковинами его ушей можно было явственно различить слуховые аппараты. И комбинация этих двух элементов, вызывала у стариков когнитивный диссонанс, они тихонечко перешептывались, не решаясь сделать замечание.
Никита для своих семнадцати лет был мелковат, но, скорее всего период активного роста у него еще не начался: черты его лица были еще совсем детские, голос сломался не до конца, и парень то скрипуче басил, то пищал смешным дискантом, на подбородке и над верхней губой только-только пробивался робкий пушок, который Никита с остервенением сбривал, втайне надеясь, что частое бритье приведет к усиленному росту щетины.
Электричка замедлила ход, подъезжая к станции, и Никита заметно оживился, пытаясь сквозь темноту рассмотреть название – в основном дачу он посещал на машине и потому не мог с первого взгляда узнать нужную ему платформу. Он, конечно, отслеживал движение поезда по приложению, но никогда нельзя быть до конца уверенным. А выскочить не на той остановке и оказаться посреди неизвестного зимнего поселка, было совсем нерадостной перспективой.
Все правильно, Кирилловское. Мальчик торопливо подхватил свой рюкзак и посеменил к выходу. И вот он стоит на заиндевевшей платформе, обдуваемый холодным северным ветром и морщась от противного колючего снега. Да и темнеет стремительно. Никита поежился. Самым лучшим решением было, конечно, зайти в здание станции, купить обратный билет и двинуться прочь отсюда в теплый и уютный Санкт-Петербург. Но принцип есть принцип, раз сказал, что справлюсь без вас и буду жить на даче, то справлюсь. И приползти домой спустя четыре часа после ссоры было бы не только позором, но и поводом для дальнейших насмешек. Никита глянул в телефон – никаких сообщений или пропущенных вызовов, ну и ладно, вперед, в путь.
Поселок выглядел совсем не так, как летом, какой-то тихий, непривычно пустой. Предстояли еще полтора часа пути вдоль шоссе, а потом по грунтовке. Какие полтора, сам себя перебил Никита, все два, а то и два с половиной. С учетом снега, холода, темноты. Он поправил наушники, сверху накинул на голову капюшон, руки засунул поглубже в карманы, и сердито хмуря свои белесые брови, зашагал по еле различимой обочине.
Спустя некоторое время его полностью окутала тьма, он шагал как заведенный, ругая последними словами себя, свое упрямство, бабушкину несдержанность и отцовскую позицию невмешательства. Нормальные бы родственники остановили, удержали, заперли под домашний арест, а эти… Как можно было отпустить ребенка зимой, в ночь, одного, черт знает куда. Он не был уверен, что идет правильно, поэтому пришлось вытащить телефон, предательски быстро разряжающийся на морозе, и запустить навигатор. Теперь он шел, периодически сверяясь с картой, чтобы не пропустить нужный поворот, отчего голые руки (а перчатки он оставил в городе) заиндевели и уже никак не могли согреться.