И она снова прочитала его мысли:
- Прости, прости, я сначала кричала тебе, но ты не откликался, а потом я заметила, что твой разум раскрыт и раскрыла свой. Я думала, ты специально его раскрыл, чтобы понять, кто я.
Никита совсем запутался. Он поднял руку и крикнул:
- Прекрати ковыряться в моей голове. Стой, где стоишь, я подойду поближе.
И все стихло. Он шел, внимательно вглядываясь в ее лицо, а она послушно стояла, сжимая в руках свою огромную дурацкую шапку. Наконец, он подошел достаточно близко, чтобы рассмотреть смешно торчащие вверх волосы, круглое личико со слегка вздернутым небольшим носиком и огромные глазищи. Как только он в них заглянул, его прошибло потом, несмотря на то, что он продрог до костей, заснеженный лес словно отступил, пропуская вперед другую картинку, полную боли, ужаса, солнечного света и пряного запаха сосен. Он инстинктивно поднес руки к ушам, снова проваливаясь в этот взгляд и захлебываясь в давно забытом безмолвном крике.
Она уронила шапку, и они стояли так, глядя друг другу в глаза, и каждый узнал другого, и каждый понимал, что узнан. Наконец, Никите удалось прогнать наваждение. Он подошел к ней вплотную и сказал:
- Я ничего не слышу. Попробуй поговорить со мной, только очень громко.
Рот девушки несколько раз открылся и закрылся. Никита сокрушенно покачал головой.
- Крикни прямо в ухо.
Девушка повиновалась. Откуда-то издалека донесся высокий девичий голосок, но, что он произносит, разобрать было невозможно.
- А ты можешь разговаривать со мной прямо в голову, не ковыряясь при этом в моих мыслях?
Девушка интенсивно помотала головой.
Никита продолжил:
- Тогда давай жестами. Тебе нужна помощь?
Кивок. Глаза игриво светятся.
- Ты заблудилась?
Мотание головой.
- Что же тебе нужно?
Девушка сложила ладони под ухом и закрыла глаза, а потом интенсивно заработала руками, как будто что-то клала себе в рот.
- Ага, - догадался Никита, - тебе нужен ночлег и еда.
Интенсивные кивки.
- Ты что сбежала из дома?
Снова кивки.
Вообще Никита был очень осторожным парнем и никогда и ни за что не привел бы в дом постороннего человека. Но сейчас было совершенно другое дело. Во-первых, он ее знал. Пусть мельком, но видел, она явно живет где-то рядом. Во-вторых, она тоже, как и он ушла из дома, и не помочь товарищу по несчастью он не мог. Ну, а, в-третьих, она была такая небольшая, такая несчастная и так мило повиновалась его просьбе не рыться в его мыслях, что бросить ее здесь посреди заснеженной проселочной дороги было просто невозможно.
- Хорошо, - пробормотал он, - пойдем со мной. И надень, ради бога, свою жуткую шапку, а то заболеешь. Лечить я тебя не сумею.
Он подтянул лямки на рюкзаке и, аккуратно обойдя девушку, пошел вперед, не оглядываясь, она покорно побрела следом.
Когда они наконец добрались до дачи, Никита не чувствовал не только пальцев на руках, но и ног. Дорога, судя по всему, заняла много больше, чем даже три часа. Хотелось где-то лечь и умереть, и, возможно, он бы так и поступил, если бы не его спутница. Пока он открывал калитку, она робко жалась за его спиной.
Во дворе сугробы были еще выше, чем на дороге – по грудь. Надо будет завтра пройтись с лопатой, подумал Никита, но сейчас самое главное согреться. Он проковылял до щитка с электричеством и щелкнул выключателем – над крыльцом приветливо загорелась лампочка. Он махнул девушке и они из последних сил начали пробираться ко входу в дом.
Дом состоял из двух частей. Первая часть была старой бревенчатой избой, состоящей из двух небольших комнат с предбанничком и сортиром, который, слава всем богам, соорудил отец в прошлом году. Между комнатами развалилась огромная русская печка – самая настоящая, на которой можно было спать и готовить. Вторая же часть была пристройкой – три просторные комнаты и веранда. Именно там жили летом, но теперь, не разуваясь, Никита прошел через нее в теплую часть дома. Пропустив девушку вперед и предоставив ей располагаться там, где хочется, он направился прямо к печке.