— Простудился, лейтенант?
— М-моя фамилия Водоналейко.
Присутствующие шумно восприняли эту информацию.
— Я-я… училище с отличием окончил.
— Молодец, лейтенант! — смеялся капитан.
— Я-я… командир огневого взвода… стодвадцатидвухмиллиметровых гаубиц.
— Этих, что ль? — капитан был с юмором.
— Нет… меня… понимаете, по недоразумению. Это… ужасно. Я-я… Моя мама…
— Связь есть, товарищ капитан!
— Так! — капитан раздавил сапогом окурок. — Сейчас настроечку дадим. А ну, Водолейка, лезь сюда!
Лейтенант незамедлительно залез под самую крышу, удивив сорокапятчиков своей неожиданной резвостью.
Крылов впервые наблюдал, как ведется стрельба с закрытых позиций. Капитан пристреливал батарею, избрав мишенью дзот. Работу он делал прямо-таки ювелирную: батарея, связанная с ним лишь телефонным шнуром, била точно в цель. Едва он проговорил «огонь», позади слабо тукнуло, над головой пронесся снаряд и с грохотом разорвался на опушке леса. Крылов, привыкший к разрывам сорокапятки, получил наглядное представление об огневой мощи стодвадцатидвухмиллиметровой гаубицы. По сравнению с ней сорокапятка была хлопушкой.
Капитан внес поправку, и дзот исчез в дымном взбросе.
— Так. Значит, говоришь, — командир огневого взвода? А теперь попробуем всей гармонью. Огонь!
Крылов ощутил укол зависти к капитану, впервые испытал острое чувство зависти к другому человеку на войне: капитан легко, даже играючи обрушил на немецкие окопы настоящий ураган. Вверх взлетали бревна перекрытий, опушка леса потемнела от дыма и вздыбленной земли. Вот это работа!
— Училище, говоришь, с отличием кончил? — капитан взглянул на ошалевшего от волнения Водоналейко. — Так. Никитин, слушай. Тут один лейтенант заблудился, огневик, только из училища, в пехоту попал. Как там нашего новенького — Рожков? Позови его!
— С-саня Рожков… Мы с ним… рядом спали.
— Рожков? Сейчас с тобой Водолейко говорить будет! Знаешь такого?
В трубке послышался обрадованный голос.
— Саня!.. В пехоте… понимаешь… нет, недоразумение какое-то… Меня не…
Капитан перехватил у него трубку:
— Никитина дай! Никитин? Сейчас этот Налейка будет корректировать! Он тут совсем скис, маму вспомнил! Давай, давай, ничего! Он училище с отличием кончил! К себе возьму, помощником! Ну, Водолейка, смотри не долей-ка! На гауптвахту вместе пойдем!
— А сколько можно снарядов? У нас в училище.
Лейтенант все еще не верил, что, наконец, попал в артиллерию. Тихим голосом, заикаясь от волнения, он передал данные и запнулся:
— А вы надо мной не смеетесь? А они меня послушают?
— Не дрейфь, Налейка!
«Огонь» лейтенант проговорил осторожно, будто страшился этого слова. Но едва он сказал, позади тукнуло, над головой с режущим слух воем пронесся снаряд и поднял в немецкой траншее огромный ворох дымной земли.
Лейтенант сразу подобрался, от его нерешительности не осталось следа.
— А я училище…
— Глуши батареей, Залейка!
Эффект батарейного залпа опять превзошел ожидания Крылова и вызвал у него зависть — теперь уже к лейтенанту: вот это работа.
Капитан в тот же день ушел, за ним ушли связисты.
Лейтенанта Водоналейко будто подменили: он больше не обращал внимания на вшей, на немытые руки, на обстрел немцами деревни. Теперь он смотрел смело, в голосе у него появились решительные нотки.
Через сутки его перевели в артполк.
Проводили лейтенанта тепло, простив ему и наскоки на сорокапятку, и унылые дни, прожитые вместе с ним.
— Ты не обижайся, лейтенант, что мы тут. Не со зла. — признался Камзолов.
— Я привык: фамилия у меня такая. — с неменьшим простодушием ответил Водоналейко. — Ведь мама.
Мисюра подарил ему зажигалку, а Василь Тимофеич вызвался проводить его за деревню.
На прощанье Водоналейко окончательно перечеркнул былые недоразумения:
— А вы. Я ведь не знаю вашей пушки. Я вам только.
В общем, лейтенант оставил в сердцах сорокапятчиков добрую память о себе. Пребывание на передовой отразилось не только на его внешнем виде, но и на походке: теперь он шагал почти так же уверенно, как Василь Тимофеич и сержант-артиллерист.
В этой истории Крылову открылся неожиданный смысл: человек на войне следовал своим собственным желаниям и стал счастливее. Крылов никогда не выбирал, что лучше для него самого. Он довольствовался тем, что ему предлагала война: потребовались добровольцы в авиадесантные войска — он бросил школу и ушел в армию. Военная судьба привела его в противотанковую батарею — он в ней и остался, повинуясь тому же «надо». Лишь в партизанский отряд он попал по собственной воле, и именно там он нашел свое счастье…