В этот раз Костю принял пожилой мужчина в пенсне.
— Доктор, вы не смогли бы проверить у меня слух?
— Отчего же — на то я и врач. Присядьте. Посмотрим, что у вас. Так. Другое ухо. В кепочке ходите? И зря. Зимой полагается носить шапку, молодой человек.
Он промыл больное ухо.
— Теперь отойдите к стене, в самый угол. Что я сказал? Так. А сейчас? Серьезного нет ничего. Ухо подлечим, и слух полностью восстановится.
С плеч у Кости свалилась тяжесть: значит, забраковали не без причины. Тут же вспыхнула досада — из-за такого пустяка отстал от Женьки и Саши!
Возвращаясь из диспансера домой, Костя неожиданно встретил Лиду.
— Издалека? — спросила она чуть-чуть снисходительно.
— Был у… ушного врача.
— Ну и как твои уши?
— В порядке… — Костя ни с кем не стал бы говорить об этом, но Лида будто возвышалась над его привычками, а ему очень нужен был откровенный разговор с ней, именно с ней.
— А тогда были… не в порядке?
— Тогда нет… — Костя проглотил обиду: Лида посмеивалась над ним, он зря рассчитывал на ее внимание.
А Лиде приятно было чувствовать свою власть над этим сильным и таким робким в ее присутствии парнем. Но чем непринужденнее она держалась с ним, тем молчаливее он становился. Когда же она коснулась стычки у горкома, Костя перебил ее.
— Я… сожалею об этой встрече. Ты задаешь ничего не значащие вопросы и ничего не хочешь понять. Извини…
Он свернул в переулок, хотя ему еще рано было сворачивать, и ушел, не оглянувшись.
Лида с любопытством посмотрела ему вслед: странный все-таки Костя. Побледнел даже. И зачем это она вывела его из себя? Что-то здесь не так…
Лида шла к кинотеатру — она договорилась с Левкой Грошовым пойти на первый сеанс.
3
НОВЫЕ ОДНОКЛАССНИКИ
Холода понемногу ослабевали, новобранцы почувствовали отдаленное дыхание весны.
По утрам строевая подготовка чередовалась с политзанятиями, которые поначалу проводил Курочкин. Взвод втискивался в избу, и Курочкин читал заготовленные им газетные статьи, непринужденно обращаясь с ударениями. Женька Крылов, привыкший к точной речи учителя литературы, сначала морщился, слыша словесные обороты взводного, а потом махнул рукой, приняв их как дополнение к распорядку дня. Впрочем, ребята быстро взяли их на личное вооружение, особенно «Слушай сюда!» и «Третий взвод, могем?» Усерднее всех пользовался ими Переводов. В некотором роде он был уникальной личностью.
— Абсолютное отсутствие слуха! — самораскрывался он, поблескивая глазками. — Учитель пения говорил: редчайший случай! Я даже был освобожден от пения, товарищ младший лейтенант!
Курочкин шмыгал носом, решая, как поступить в такой необычной ситуации, а взводные остряки, которых с каждым днем становилось больше, уже подсказывали, что делать:
— Не хочешь — заставим, не могешь — научим!
На последнем политзанятии Курочкина присутствовал комиссар роты политрук Добрынин. Он скромненько сел сзади, о чем-то поговорил с Бурлаком и замолчал, будто его и не было в помещении. Но его присутствие ощущали все, особенно Курочкин. Он чаще, чем обычно, шмыгал носом:
— Слушай сюда! Кто будет спать или не слушать, с тем я буду два часа заниматься строевой подготовкой. Ясно?
Желающих вступить в беседу с ним бывало немного: Писецкий, Ющенко из третьего отделения, иногда Женька Крылов. Переводов любил «подкинуть проблему», каширец Ломатин время от времени выступал с комическими комментариями, сохраняя при этом такое трагически-серьезное выражение на лице, что сам Курочкин прыскал в кулак. Бывший студент Ляликов оживлялся в критические моменты, Грачев главным образом говорил «Короче!», временный отделенный Прошин возражал по всякому подходящему поводу.
Курочкин бойко прочитал статью о партизанском движении в тылу у немцев. Активисты помалкивали. Однако взводный сам разрядил напряженную обстановку: «Так… Посмотрим, могем ли мы теперь ответить на вопрос…»