— Чего разгалделись, завтрак скоро! — прикрикнул Вышегор.
Он умолчал, что тылы еще не подъехали, а запасы, предназначенные на завтрак, приказано было сдать на сборный пункт отходящих из-за Дона частей — для тех усталых фронтовиков, которых добровольцы видели днем.
9
ЧАС ПРОБИЛ!
Ожидание и неизвестность кончились. Взводные колонны одна за другой выходили в степь навстречу светлому краешку темнеющего неба. Над головой уже мерцали звезды, ритм марша, равномерный, как ход маятника, убаюкивал. Крылову казалось, что он плыл в бескрайнем теплом море. Впереди плавно покачивался силуэт товарища, рядом были плечи друзей — одно тело, одна воля, один закон: ни шагу назад.
Шли без остановок всю ночь. Постепенно темнота редела, повеяло прохладой. Перед добровольцами был Дон. В свете утренней зари он напоминал Крылову Оку, уютную и свободную.
Негромкие слова команды, и взвод на самоходном пароме, нагруженном до отказа: можно опустить руку в пахнущую рыбой воду и смотреть, как бегут по ладони прозрачные теплые струи.
Толчок. Незаметно подкравшаяся дрема отлетела прочь.
— Быстрей! — Поторапливал незнакомый командир в плащ-палатке.
Батальон спешил: скоро взойдет солнце, и тогда небо станет для него опаснее земли. Взвод высыпал не берег, скрылся в прибрежных зарослях. Утреннюю тишину нарушало лишь шуршание травы под ногами идущих и ровное, быстро отдаляющееся урчание паромного мотора.
Еще несколько минут, и Дона позади уже не видно, словно его и не было. За спиной вставало солнце, красноармейцы наступали на собственные тени, которые укорачивались и укорачивались. Батальон уходил в степь. Неровная, бугристая, она поглотила людей, взяла их в безводный плен, а сверху, с выцветшего, будто присыпанного пеплом, неба палило солнце.
Степь поднимала свой край выше, становилась все пустыннее. Красноармейцы шли и шли — в одну сторону, обратного пути для них нет.
Сбоку, на коне, застыл комиссар батальона. На груди поблескивал орден Красного Знамени, лицо — сгусток мышц, красивые глаза озабочены, губы плотно сжаты. Крылов невольно подтянулся, но комиссар смотрел не на шагающий мимо взвод, а вдаль, откуда пришел батальон.
Непонятное беспокойство охватило Крылова. По сторонам и позади гудело и погромыхивало, а там, где они шли, все будто вымерло под слепящим солнцем. В степных просторах третий взвод стал совсем маленьким, и второй взвод, шагавший в пятидесяти метрах впереди, был маленьким, и четвертый взвод позади был маленьким…
Батальон достиг лесистых оврагов — наконец-то добровольцы укрылись в тени. Позади у них была бессонная ночь и пятьдесят километров пути. Марши-броски в Раменском выглядели забавой по сравнению с этим переходом.
Никто не засыпал: мешала жажда, тревожила неизвестность и смутное ощущение опасности, которая таилась где-то рядом.
— Ну как, брат, — ничего? — поинтересовался помкомвзвода Дрожжин.
— Ничего, товарищ старший сержант, терпимо.
— Где-то внизу вода. Не сходишь?
— Есть!
Крылов, Ванюшин, Клюев и Ющенко — по одному от каждого отделения — собрали взводные фляги и отправились на поиски. Едва они спустились вниз, послышался низкий гул. Летели бомбардировщики — три, пять, восемь, двенадцать, восемнадцать… Без сопровождения, по-хозяйски уверенно — туда, откуда пришел батальон. Они скрылись из вида, а гул не ослабевал: за первой партией показалась вторая, за ней — третья, четвертая. И эти отдалялись, а новые «юнкерсы» и «хейнкели» все летели, им не было конца.
Степь на востоке содрогнулась, еще раз и еще. И вот, не переставая, заработал чудовищный молот. От отдаленных всплесков странного грома даже здесь, в лесистой лощине, дрожала земля. Колебания неровными толчками пробегали по степи, словно она разжижалась, стала восприимчива к ударам, как вода.
Лощина мелела. Теперь вдали видны были мелькающие, как стрекозы, самолетные черточки и едва заметная, изломанная, будто языки серого огня, кромка пыли. Что же там происходило, на переправе?
— Как бы наши не ушли… — забеспокоился Ванюшин. Остальные поняли его беспокойство: у них только одна нить, которая не даст им затеряться в степи, — батальон. Пока он рядом, им не угрожало одиночество.
Они нашли родник, напились, набрали во фляги воды и поспешили назад. За время их отсутствия во взводе произошли перемены: противогазы и скатки шинелей были сложены в кучу. Таков был приказ — освобождались от лишней ноши.
— Держи, родной, — Ломатин протянул Крылову футлярчик чуть потолще карандаша. Женька догадался о его назначении: внутрь следовало вложить листок бумаги с фамилией и домашним адресом. Все теперь было не похоже на Раменское.