Около убитых бойцов они перевели дух. Чуть в стороне лежал старший лейтенант Ботов, один из самых дорогих Вышегору людей и последний командир второго десантного батальона. Вышегор пережил первого и последнего, и оба они были для него больше, чем командиры.
С чем сравнить эти минуты, когда каждое мгновенье уносит кого-нибудь из близких, каждое отпечатывается в памяти, а собственная жизнь, тоже готовая оборваться в любой миг, вмещает в себя все ушедшие жизни, все, что было связано с ними, — дороги, надежды, воспоминания, мысли?… Вышегор не уехал в Раменское, остался здесь, и они остались. У них даже не будет могил, и никто не узнает, где и как они пали. А пали оба одинаково честно, как жили. Их долго будут ждать — одного в Ленинграде, другого — в Омске. Они немало успели сделать, но не успели сделать больше: одному было тридцать пять, другому двадцать семь. А красноармейцам, которые тоже остались здесь, было всего восемнадцать-девятнадцать. Они еще ничего не успели…
Вышегор повернул к зарослям. Он не сомневался, что найдет там людей. Дальше их поведет он.
— Старшина, пулеметчики вернулись, — сообщил Седой.
— Всех сюда.
Подтянулись оба отделения. Последним с пулеметным стволом на плече шел Лагин. Он тяжело дышал: эти несколько минут потребовали от него всех сил.
Непросто возвращаться туда, где мертвые и неизвестность. Саша Лагин невольно вспомнил старшину-санинструктора и санитаров, отправившихся на поле боя за ранеными и не вернувшихся назад. Теперь та же участь грозила ему. Преодолевая слабость, он поднялся наверх, в голове у него тупо пульсировала боль.
— Светает… — проговорил идущий за ним боец. По голосу Саша узнал Ляликова.
Нельзя было терять ни минуты. До того места оказалось не так уже близко. На полпути Саша перевел дух.
— Немцы… — предупредил Малинин. Он был третьим.
Собравшись с силами, Саша бросился вперед, и, когда он плюхнулся на землю рядом с пулеметным стволом, он подумал, что уже не сможет встать на ноги.
— Станок!.. И ленты!.. — только теперь Саша заметил, что Малинина с ними не было.
Путь назад был так же долог и труден. Уже достигнув зарослей, Саша решил, что судьба покровительствовала ему. Рядом устало дышал Ляликов. Эти пять минут сблизили их больше, чем пять минувших месяцев.
— О Крылове что-нибудь знаешь?
— Нет.
Малинин был с красноармейцами Жомова.
— Бери, — Саша показал на пулеметные коробки.
Начали спуск вниз.
4
ДНЕМ БЫЛ ВЗВОД
Занимался серый рассвет. Из-за горизонта, еще невидимое, спешило солнце. Вышегор в последний раз оглядел полоску степи и пошел вперед, за ним вытягивалась цепочка настороженных людей. На опушке он пересчитал их: двадцать девять человек. Последними шли пулеметчики. Лицо у Лагина было бледное, на затылке сгустилась кровь.
— Наклонись-ка, — Вышегор смочил бинт спиртом из фляги, протер рану, потом перевязал ее.
— На «максиме» не работал.
— Поработаешь…
В лесу было прохладно и тихо. После нервного напряжения наступила разрядка: шли вяло, убаюкиваемые тишиной. Сквозь полудрему Саша улавливал шелест листвы и беспокойный птичий писк. «Тоже опасаются…» — подумал, борясь с наплывающей на него тошнотой.
Показалась противоположная опушка, за ней светлело поле переспелой ржи. Вдоль опушки неторопливо полз мотоцикл — виднелась лишь каска, напоминающая большого неуклюжего жука. Мотоцикл удалялся, оставив позади себя терпкий запах отработанного эрзац-бензина.
День вставал хмурый — из-за облаков едва проглядывало солнце. Глухо шумел лес, уныло раскачивались сморщенные колосья, тревожно перекликались птицы. С опушки далеко была видна неровная степь. Пригодные участки засеяны рожью, солдатские сапоги и гусеницы танков оставили в ней множество следов, образовали дороги и тропинки, а то и мяли все вдоль и поперек.
Путь преградила линия связи — пять шнуров, от тонкого красного до толстого черного. Красноармейцы осторожно переступали через них, машинально ускоряли шаг.
В лощине Вышегор остановил передних, подождал, пока подтянутся остальные.
— Четверо с ножами — ко мне!
Вышли Прошин, Седой, Лагин и Ляликов, за ними, без кровинки в лице, шагнул Малинин.
— Я утром не мог… испугался…
— Лагин и Ляликов — к пулемету! Еще один!
Малинин в растерянности стоял на месте. Видно было, что уже раскаивался в своем поступке.
Вышел голубоглазый паренек, шмыгнул носом: