Они не сразу решились покинуть убежище: оба остро чувствовали свою незащищенность. Куда теперь их прибьет? Одно лишь им было ясно: без женщины за плетнем не обойтись.
— Пошли…
Женька Крылов взглянул на Илью, впервые поразился его удручающему виду: глубоко запавшие глаза, серое лицо, латаная-перелатаная, волглая от ночного дождя телогрейка, грязные солдатские брюки, старые калоши, подвязанные к ногам обрывками пакли. Сам Женька выглядел, наверное, не лучше.
Они пересекли улицу.
— Здравствуйте…
Женщина подняла голову, испуганно, боком отступила от плетня, заспешила в хату. Потом к ним вышел старик с миской краснеющих помидоров.
— Со станции?
— Папаш, немцев на хуторе нет?
— Нет… Вас что же — отпустили или так… сами? — взгляд у старика был хмурый и беспокойный. — Вот берите. И уходите отсюда, я вас не видел…
Он повернулся, хлопнул дверью.
Они растерялись: этот старик отнимал у них надежды.
— Пойдем…
3
ТРУДНЫЕ ШАГИ ПО ЗЕМЛЕ
За хутором начинался пустырь. Местами полынь была примята, на земле валялись стреляные гильзы. Здесь произошла какая-то драма — о ней свидетельствовали клочья красноармейской гимнастерки. Возможно, тот, кому они принадлежали, находился сейчас в концлагере или лежал где-нибудь здесь, наскоро присыпанный землей.
Женька Крылов поднял брезентовый подсумок, повертел в руках. Патроны потускнели и печально напомнили ему о невыполненном солдатском долге, о безрадостном настоящем. Он чувствовал себя сейчас ненамного лучше тех, кто побывал здесь до него.
— Илья, у тебя как было? Ты… сам?
— А черт знает. Там все как с ума посходили. Со мной остатки роты были, человек десять. Шли суток пять. В одном овраге своих встретили, с полковником. Мне говорят: фронт близко, маскируйся, сержант, до ночи. Залезли в кусты, уснули. Сквозь сон слышу: пощелкивают. Вскочил — ни черта не понимаю. Все бегают туда-сюда, один начальник гимнастерку с себя и в кусты. Думаю, выберусь-ка я из оврага, во ржи спрячусь. Выполз наверх, за мной человек пять. Тут нас и засекли. И не заметил, как попал: лежу, а вокруг они…
Женька слушал Илью и вспоминал тот миг, когда его самого окружили немцы. Виноват он или нет? Конечно, он потерял голову, полез на рожон. Ему вовремя спрыгнуть бы с коня, вернуться к своим. Ну и что, если ни с чем? Разве лучше сидеть вот здесь? Его товарищи сражались у Дона, а он тут хуже бродяги…
— Что будем делать, Илья?
— Живот доконал… У тебя как?
— Пока не очень… К Дону, что ли?
— А где он? Приползем и — им в руки…
Только не это. Страшно подумать, что все это может повториться. Пусть пустырь, неизвестность, одиночество, только не пыльная колонна, не концлагерь. Патроны у них есть, где-нибудь найдут и винтовки, а там видно будет, что делать…
— Черт с ним, со стариком, пойдем на хутор.
Они пошли по хуторской улице, увидели двух женщин.
— Здравствуйте…
— Здравствуйте… Вы со станции?
Подходили другие хуторяне, женщины приносили хлеб и помидоры.
— Куда путь держите?
— До Дона отсюда далеко? — Женька Крылов и сам не знал, куда собирается идти. Ему стыдно было сидеть перед женщинами, есть их хлеб. Не они виноваты, что немцы на Дону, а такие, как он, как те в концлагере…
— Три дня хорошего хода. Говорят, там в лесах наши. Немцы их окружили, а они не сдаются…
— Не винтовки вам сейчас нужны, а голова, — советовал дед. — Поживите в каком-нибудь хуторе, пока в себя не войдете. Там увидите, как быть. Молодые…
— Им на Алексин лучше, там фронта не было, тихо…
Слыша эти голоса, Женька ощущал неприятную жалость к себе. Он стыдился ее, но после того, что он пережил за неделю плена, доброта и сочувствие женщин были особенно приятны, и он впитывал их в себя вместе с осознанием своей неподлинности и незащищенности. И у Ильи на лице отражалась расслабляющая жалость к себе, и на лицах у хуторян была та же жалость.
— Ну, мы пойдем, спасибо…
— Через три хаты будет промежуток, по нему из хутора в степь на угол леса, а за лесом вдоль балки тропой до следующего хутора. Там спросите, куда дальше… — напутствовал дед.
Эти люди добровольно взяли на себя чужие заботы, указали Женьке Крылову цель, пусть временную, но важную, необходимую. Он знал теперь, что ему надо миновать три хаты и повернуть в степь, а потом будет лес и тропа вдоль оврага. Это не так уж мало: совсем недавно у них не было ничего.