У третьей хаты их ждал мужчина лет пятидесяти.
— Чего, папаш, уставился? — спросил Илья.
— Я тебе не папаша. Разбежались от первого выстрела, сопляки, а теперь ходите, как нищие…
— Мы у тебя ничего не просим, жри сам! — вскипел Женька Крылов. Он не ожидал, что у него вырвутся такие слова. — Сидишь за плетнем!..
Сказал и тут же пожалел об этом, потому что его слова были адресованы не тому, кто стоял перед ними, а другому, с помидорами, который поспешил прогнать их от своего дома.
— Кто теперь фронт держит? А ведь матери, поди, надеются…
Мужчина сердито хлопнул дверью, но тут же возвратился с противогазной сумкой в руке:
— Берите, чтобы и сума была, как у бродяг…
В сумке был хлеб, помидоры и табак.
Ничего больше не сказав, он ушел в хату.
Женька смутился от такой неожиданности: хозяин-то отчитал их справедливо, а вот он зря оскорбил человека.
— Подожди, Илья…
Он прошел в хату.
— Извини, отец, за грубость. Ты прав…
— Вот смотри, — он показал на фотокарточку. Женька увидел трех чубатых парней. — Двоих уж нет, а вас на станции не счесть. Живые, сукины дети. Давить таких надо…
— Этим там немцы занимаются. Дави, если можешь… — Женька Крылов изнемогал от бессилия, от мучительной безнадежности.
— Э, как тебя согнуло, парень… Ты присядь, отдышись. Сколько тебе лет?
Преодолевая слабость, Женька встал, взглянул в зеркало. Оттуда на него смотрело чужое лицо, мало чем отличающееся от множества подобных лиц. Только глаза были непохожие: в них застыло мрачное упорство. Неужели это он, Женька Крылов?
— Куда идете?
— Подальше отсюда, там видно будет…
Он вышел на улицу. Они повернули в степь.
Самое сложное — обыкновенная жизнь. В ней удивляют открытия, потому что их-то меньше всего ждут. Когда Крылов увидел себя в зеркале, его поразила мысль, что он не отличается от других. Он полагал, что его «я» неповторимо, а теперь понял, что и он — всего лишь человеческая песчинка, затерявшаяся среди бесконечного множества таких же песчинок. Как и другие, он мог остаться на обочине, и от этого ничто в мире не изменилось бы. Мать и сестра, подобно хозяину крайней хаты, сказали бы, показывая на фотографию: «Женя… Как ушел в неполные семнадцать, так и не вернулся…»
Он понял также, что большинство людей рано или поздно открывают для себя эту грустную истину и продолжают жить как ни в чем не бывало. Осознание своей обыкновенности делает человека проще и мудрее. Ну что ж, был Женька Крылов, теперь стал просто Крылов…
Крылов и Антипин идут по степи. Им кажется, что они чересчур заметны, а степь слишком открыта и плоска. Но тому, кто смотрел на них с окраины хутора, они казались точками, исчезающими вдали. И ястреб в небе выглядел ничтожно малой черточкой, и хутор позади становился темным пятнышком на фоне большого мира. Все относительно, и очень важно, что считать главным, — себя в мире или окружающий мир в себе.
Медленно надвигался лес, робкий какой-то, будто по недоразумению оказавшийся среди открытых просторов. Только в глубине его повеяло свежестью и прохладой: зеленела трава, густели кустарники, блеснула полоска воды.
— Помоемся, Илья?
Они разделись донага, перебрались вброд на другой берег, оставили здесь одежду и опять вошли в воду. Какое приятное ощущение! Они натирали друг другу спины травяными мочалками, смывали с себя грязь плена, но запах человеческого тления упорно преследовал их. Неужели они настолько пропитались им? Или их просто тревожила мысль о концлагере, до которого было не так уж далеко?
Они выстирали одежду, разостлали на траве — под таким солнцем высохнет скоро! — но непонятное беспокойство понемногу отнимало у них радость, взвинчивало им нервы. Они чувствовали запах, совершенно неуместный здесь. Не дождавшись, пока белье высохнет, они торопливо натянули его на себя и осторожно прошли по берегу.
Да, здесь было лишнее: взгляд уперся в человеческое тело, висящее над водой. Они подались назад, бросились прочь.
Жутковато видеть смерть, когда вокруг лес и ни души. Крылову чудилось, что труп смотрел им вслед и беззвучно хихикал над их усилиями вырваться из грозящей им петли. Крылов бежал, а фигура висельника стояла у него перед глазами. Скошенная набок голова, вытянувшаяся серая шея с фиолетово-желтым пояском вдоль петли, гимнастерка без ремня, солдатские брюки, босые ноги, по щиколотку опущенные в воду…