Она видела, как напряглось лицо отца, но продолжала, как ни в чем не бывало делать им чай.
— Сколько еще ты будешь страдать из-за меня? — с болью в голосе прошептал мужчина.
— Я не страдаю, ты что! — она села на колени, чтобы быть лицом ближе к нему. — Я люблю тебя, пап!
— Ты могла бы поискать мать, она бы взяла тебя...
Лицо девочки тут же приобрело угрюмое выражение, совсем не свойственное ребенку.
— Она мертва, — резко перебила Майя. — Никогда не забывай этого.
— Разве можно так? Живого человека хоронить. Это не по-христиански…
— Нельзя отказываться от чая! Тем более у меня зарплата, которую я честно заработала! — с улыбкой перевела тему Донская. — А все остальное мы переживем.
Губы мужчины дрогнули в слабой улыбке.
— Я люблю тебя, Майя. И сделаю все, чтобы ты была счастлива.
— И я тебя, папа, — она пригнулась и крепко обняла отца, а после побежала ставить чайник.
***
На улице наступил вечер, когда Донская очнулась ото сна. Воспоминания, порой, отвратительная вещь, которую, как казалось девушке, она заперла очень далеко.
Не захотев оставаться больше одной, она спустилась вниз, где уже шли «поминки». Взгляды обратились к ней, но никто ничего не произнес.
Люба сидела в этом кругу и тихонько молилась.
— Упокой, Господи, душу усопшие рабы Твоей Инги в небесном Царствии Твоем. Она была хорошим человеком и заслужила быть там. Я верю, у Тебя для каждого, кто живет по законам, найдется место. И защити нас, Господи, от того, что происходит в этом мире, если Тебе это подвластно.
Майя задумалась, почтили ли они так каждого из умерших, но решила оставить эти мысли при себе.
— Аминь, — прошептала Люба. — А теперь давайте скажем несколько хороших слов о самых близких людях и поблагодарим их за то, что они были в нашей жизни. Я могу начать. Я бы хотела сказать спасибо моей матери: она вытащила меня сюда, в город, чтобы я жила лучше, чем она. Мне всегда хотелось быть хоть чуточку такой же уверенной и смелой. Теперь она, наверное, там с папой... И когда-нибудь мы обязательно встретимся. Аминь.
Олег немного медлил, прежде чем взять свечу.
— Я благодарен своей семье и лучшему другу. И они все были лучшими людьми, которых довелось знать. Хочется верить, что где-то для вас есть место. Аминь.
Он явно не хотел ничего говорить, а делал это только из уважения к собравшимся. Майя считала, что лучше уж не произносить ничего, чем отделаться такой скупой речью.
Свеча перешла к Лизе.
— Я даже не знаю, что говорить, кроме очевидного. Да, и мне страшно... Говорить — это значит прощаться, а прощаться, значит, отпустить. А я не готова. Я разочаровала их, я знаю это, — она снова начала плакать. — Они так старались, а я не помогала. Просто жизнь не должна была быть такой сложной, они этого не заслужили, они были самыми добрыми и понимающими. И я безмерно любила их и всегда буду любить. Аминь.
Олег положил руку на плечо девушки, которая пыталась подавить внетренние рыдания. Свеча перешла в руки к Ольшанской, только сейчас Майя заметила испуг в её глазах.
— Я... я... — она замялась. — Я не хочу ничего говорить! Это глупо… Хотя нет... Моя няня... Она до одиннадцати лет меня воспитывала и была лучшим другом, как бы странно это не звучало. Я не знаю, что с ней случилось, но все же... она была чудесной. Спасибо. Аминь.
Она быстро передала свечку в руки Антона, будто хотела поскорее избавиться от непосильной ноши, но Люба подала голос:
— Ты не скажешь ничего родителям? — тихо спросила она.
— Я...— Ольшанская ногтями зачесала волосы назад. — Я не знаю, что им сказать. Вы все говорите такие красивые вещи, но у меня все было совершенно по-другому. За что сказать спасибо? За деньги или крутую тачку, подаренную на шестнадцатилетие? Или за собственную кредитку? Я даже не помню, когда их видела в последний раз. Они словно совсем чужие люди.
Она закрыла лицо руками, и Майя впервые почувствовала к ней жалость в некотором роде. Она не совсем понимала, о чем говорит девушка, но это явно её тревожило. А то, что мисс Ольшанская может переживать из-за чего-то серьезнее сломанного ногтя, было уже в новинку.