— Ты же говорила, что любовь может победить все... — всхлипывая, добавила девочка. — Тогда, почему бы бросаешь нас?
— Эй, — мама, наконец, бросила свой чемодан и притянула дочь к себе. — Любовь — это прекрасно, но иногда даже она не спасает браки... Я ухожу от твоего отца, но не от тебя, слышишь? Мне нужно время, чтобы кое в чем разобраться... Дай мне год, милая. Я разберусь в себе... приму решения... и вернусь... в этот же день, через год. Я заберу тебя, слышишь? В самый настоящий дворец, как мы мечтали!
— Где ты найдешь дворец? — заплакала Майя, обнимая маму за шею. — А папа? Я не оставлю его!
— Иногда мы должны оставлять тех, кого любим, — совсем тихо прошептала женщина, но девочка все же услышала эти слова. — Главный человек, достойный нашей любви, это мы сами.
Мама поцеловала её в лоб и поднялась с пола, закрывая небольшой чемоданчик. Майя хотела её запомнить, чтобы этот год длился не так долго. Черные волосы, большие карие глаза, молочная кожа, развивающееся сиреневое платьице и сверкающие наручные часы.
— Откуда у тебя такие? — неожиданно спросила Майя, показывая на аксессуар. Будь это подарок отца, она бы запомнила, но у того не нашлось бы денег на такие часики. Перламутровый циферблат, аккуратно выложенные сверкающие камушки, золотые стрелки, идеальный кожаный ремешок... где же работает мама?
— Подарок дедушки, — она улыбнулась и резко начала снимать часы и протягивать их дочери. — Вот, возьми!
Маленькими ручками Майя взяла красоту и прижала к груди.
— Это же дедушкино, — тихо прошептала она, хотя сама о деде ничего не знала. Он жил за границей, помогал им деньгами, присылал хорошие подарки, но никогда не писал писем и не приглашал к себе.
— Я даю тебе их на хранение, — мама погладила дочку по голове. — Сохрани их, а через год я вернусь и заберу.
Она еще раз крепко обняла девочку, заглядывая в её глаза. Сейчас Майя так отчаянно хотела быть похожей на неё, чтобы мама никогда не забывала, что здесь, в этом доме, осталась частичка её самой.
— Возвращайся, — тихо прошептала девочка, хватаясь за подол её платья. — Я сохраню часики.
И она ушла. Улыбнулась дрожащей улыбкой, провернула пару раз ключ в замочной скважине и закрыла за собой дверь. Последнее, что запомнила Майя — это раздувающийся подол сиреневого платья.
Девочка горько зарыдала, сжимая в руке дедушкины часы, которые еще недавно так красиво смотрелись на маминой изящной руке. Послышался скрип коляски, и отец не спеша выехал из кухни. Он, наверняка, слышал весь их разговор, просто не хотел мешать прощанию, боялся оказаться лишним.
Майя со слезами кинулась к нему, и мужчина ласково погладил её по голове, слушая всхлипы дочери.
— Только год, — повторяла она. — Всего лишь год.
***
Но она не вернулась ни через год, ни через два, ни через три. Отец понимал это и даже не надеялся, а Майя ждала. В первый год, ей тогда было восемь, она действительно верила. Она нашла в закромах фиолетовое платьице, которое мама когда-то купила для неё, и надела на руку те самые часики. Потом убрала весь дом и приготовила праздничный ужин. Отец молчал, не мешая ей, но было видно, что он никого не ждет.
Майя ждала с самого утра, пропустив школу, до самой ночи уже следующего дня. В конце концов, она заснула в кресле, и отец укрыл её одеяльцем.
А через четыре года отец покончил с собой в тот же день. Может, он устал ждать? Майя никогда не узнает ответов на мучащие её с детства вопросы. Можно сказать, что он погиб в годовщину ухода женщины, которую любил. Ровно пять лет...
И опять же, Майя не могла понять, почему именно в этот день? Чтобы она ненавидела его еще больше? Или он сделал это, чтобы не растягивать боль на несколько дней, а вложить все в один? Зачем вообще было бросать её? И зачем обещать то, что не в состоянии выполнить?