— Голова загорится, не напрягай свой слабый мозг, — хохочет Майя. На её лице злобная усмешка, но Игорю кажется, что она сама немного побаивается того, что спросит Ольшанская. Наконец, Роза готова задать вопрос и медленно открывает рот.
— Почему ты говоришь, что твоя мать умерла? Всем ведь известно, что это не правда.
Вопрос повис в воздухе мертвым грузом, и множество глаз обратились к Майе, стараясь уследить за изменениями на её лице. Наверное, ей было бы правильно заплакать, убежать или кинуться на Ольшанскую с кулаками, что было так в стиле Донской. Понятно, что Роза задала этот вопрос не так ради ответа, а просто, чтобы озвучить его, но произнести такое вслух, сидя в одном кругу с Майей, которая, не задумываясь, вырвет ей все волосы, было довольно рискованно. Даже сама блондиночка начала ерзать на месте, то ли осознав, что переборщила с выбором вопроса, то ли опасаясь реакции девушки.
Многие, в том числе и Игорь, знали лишь, что отец Майи покончил с собой, будучи инвалидом. Слухи долго ходили по всей школе, и многие смотрели на Донскую со страхом и жалостью, но невольно держались от неё подальше. Все боялись подойти к ней или сказать хоть слово, а сама девочка лишь стояла в своем углу и не нуждалась ни в ком. В её детском взгляде была полнейшая пустота, прямо как сейчас.
А вот насчет матери Майи... Тут все было по-другому. Еще до смерти отца в младших классах девочка объявила, что её мама мертва и спокойно уселась за свою парту. Она произнесла эти слова так громко и выразительно, будто часами репетировала их, стоя перед зеркалом, и все как-то согласились с этим, будучи всего лишь детьми. По крайней мере, Игорь поверил и не вдавался в подробности, а вот Ольшанская и другие девочки, наверняка, начали расспрашивать об этом учителей, а родители, видимо, уже разложили все по полочкам, объяснив, что было бы известно, будь это правдой, поэтому с матерью Майи все в полном порядке.
— Не понимаю, о чем ты, — донесся глухой голос Майи, — Моя мать действительно мертва, как и все на этой планете. Теперь, как я понимаю, моя очередь крутить?
Роза слабо кивнула. Интересно, чувствует ли она вину за такой вопрос? Или надеялась, что Донская разревется, начнет бить все, что попадётся под руку, и, в конце концов, запрется в комнате и будет плакать, пока Роза не придет и не соблаговолит извиниться и пожалеть её? Возможно, так поступили бы многие девушки, но Майя другая. Все чувства давно уже вымерли в ней, выгорели и покрылись толстым слоем непробиваемого льда.
Донская опустила голову вниз, смотря на бутылку, будто зачарованная. Может, все-таки раздумывает, как вариант, кинуться ли на Ольшанскую? Но нет, она дотрагивается до бутылки и слабо крутит её. И следующей жертвой оказалась Лиза Громова. Не хотел бы Игорь быть на её месте, Майя же должна на кого-то выплеснуть злость и, если Розу она решила пощадить, то вторая блондинка вполне подойдет.
— Я задам вопрос, который интересует всех, — произнесла Донская. — Почему ты дружишь с Миллер?
Рот Лизы приоткрылся, и она беспомощно посмотрела на Майю. Та лишь приподняла брови, будто говоря: «Ты сама позвала меня. Помнишь?».
— Наверное, потому что она близкий человек для меня, — неуверенно пожала плечами Лиза. — Что тут еще сказать? Мы много времени провели вместе, столько знаем друг о друге....
— Ой, перестань, — хмыкнула Донская, присаживаясь поудобнее. — Мы же говорим правду, а не заученные фразы. У вас нет ничего общего, она тебя использует и помыкает, в школе вы никогда не были на равных, и ты это знаешь.
Кто там сказал, что это должно их сблизить? Теперь уже Игорю кажется, что Лиза и Рита кинутся на Майю с кулаками, и он жалеет, что сидит именно здесь. Но нет, все остаются на месте.
— Потому что я ей нужна, — звучит ответ Лизы. — А мне было нужно, чтобы мне не лезли в душу, как сейчас с вопросами. Рита с этим прекрасно справлялась.
— Так вот как... — хмыкнула Миллер. — Это самая "милая" речь, которую я слышала. Именно такую и ждешь от лучшей подруги, когда все твои близкие люди умерли.
— Перестань делать так, — попросила Лиза. — Как буто это имеет теперь значение...
Ее голос — сплошная усталость. За эти дни в каждом из них накопилось столько эмоций: злость, страх, боль… Они прячут все в себе, но у Игоря создалось ощущение, что эта игра, возможно, направлена на то, чтобы выплеснуть чувства, которые гложут с утра до ночи. Проблема лишь в том, что это их не сблизит, а наоборот, разведет еще дальше. Правда всегда воспринимается в штыки. «Человек человеку волк» — вот она, истина. Игорю хотелось, чтобы было по-другому, но это аксиома. Хорошо, что он знает ее уже много лет.