Понурив голову вниз, Люба выполнила приказ и бутылка, сделав несколько оборотов, показала на Игоря. А он так наивно полагал, что обойдется.
Тарасенко слабо улыбнулась, проводя пальцами по ковру. Наконец, она, смущаясь, спросила:
— Какой твой любимый цвет?
— Зеленый, — Игорь сам не заметил, как его лицо расплылось в улыбке. Как же повезло, что ему попалась именно Тарасенко: еще один нормальный, не плетущий интриг человек.
Можно было заметить, как Ольшанская и Миллер, словно по команде, закатили глаза. Смешное зрелище.
— Мне тоже он нравится, — улыбнулась Люба.
Вот с ней он бы хотел наладить отношения и подружиться. Еще с Олегом. На этом список людей, которых можно не опосаться, заканчивался.
Бутылка снова крутится. Игорю не хочется задавать вопрос, ему хочется сбежать в свою комнату и написать обо всем в блокноте. «Когда записываешь свои страхи, они не кажутся такими пугающими. Когда пишешь о своей боли, она утихает, а потом ты перечитываешь и понимаешь, что она осталась лишь на бумаге», — так говорила мама.
Бутылка показала на Розу. Отлично, вот именно у неё вообще нечего спрашивать. Разве что таблицу умножения, как предложила Майя. Но представив, что он действительно задаст такой вопрос, стало сразу же ясно, что он этого не сделает. Он не имел той искорки Майи Донской: ему не хотелось ссориться, скандалить и подшучивать над другими. В ней столько неизрасходованной злости, а в нем лишь пустота.
— Не знаю, о чем тебя спросить, — пожал плечами Игорь. — Можем сделать вид, что ты ответила.
— О, Боже, — Роза скорчила рожицу. — Спроси, сколько у меня партнеров было или, что там вас, парней, интересует!
Игоря совершенно не интересовали ни партнеры Розы Ольшанской, ни вообще она в целом. Но все же он вздохнул и произнес:
— Представим, что спросил. Можешь отвечать.
— Шесть — ответила на свой же вопрос Роза.
Опять же: Игорю было все равно. Он даже не знал исполнилось ли Ольшанской уже восемнадцать. Но, в любом случае, число казалось ему немаленьким для девочки, еще не окончившей школу. Но что понимает он, выпускник-девственник, который даже поговорить с девочкой не может? Возможно, Роза хотя бы жила в отличие от него.
— Так нельзя, — заметила Рита. — Пусть придумает свой вопрос, а то больше похоже, что ты просто хочешь похвастаться.
Игорю стало смешно. Неужели Миллер считает хвастовством то, что девушка публично готова выставить себя шлюхой, чтобы завоевать внимание? Это казалось жалким. И юноша понимал, что будь у Ольшанской высокая самооценка, она бы никогда не говорила о таких вещах.
— Я же не виновата, что получаю больше мужского внимания, чем ты, — пожала плечами блондинка. — Или Андрей тебя не устраивает вообще в этом плане?
— Лучше закрой рот, — подал голос Герасимов, и Роза, не скрывая улыбочки, слабо ударила себя по губам.
— Молчу-молчу, — прошептала она, а после обратилась к Игорю. — Спроси меня о какой-то фигне, чтобы Рита не волновалась.
Вопрос прозвучал неожиданно, и Игорь даже не успел обдумать его.
— А со сколькими из шести было по любви?
Теперь он еще и глупец-романтик... Задать такой вопрос самой популярной девочке в школе! Что может быть более нелепо? И, вообще, какое его дело? Лучше бы про любимый (наверняка, розовый) цвет спросил. Но нет же, его потянуло на тему любви, о которой сам-то ничего не знает.
Ольшанская приоткрыла рот, размышляя, что ответить. Видимо, ей хотелось сказать что-то остроумное, но мысли никак не приходили в белокурую головку.
— Сложно сказать, — тихо ответила она, но после намного громче со своей фирменной улыбкой произнесла: — Вся эта любовь — одна сплошная глупость. Столько мальчиков преследовали меня, большая часть из них были такие горячие. А любовь... она лишь в фильмах и мечтах глупых дурочек, пересмотревших мелодрам и перечитавших романов. Я верю в желание и выгодные браки.
«Истинная дочь своих родителей», — подумал Игорь, когда Ольшанская, не дав никому сказать и слова, закрутила бутылку. Она показала на Орлова.
— А ты, Никита, — она улыбнулась, подмигнув ему пару раз. Наверное, у женщин это называется «строить глазки». — Ты веришь в любовь? Может, влюблен в кого-то?