Так способен ли на любовь человек, который любви не испытал?
Да и кто способен влюбиться в куклу? Её можно лишь хотеть.
***
— Роза, прошу подожди!
Дима летел за ней, держа в руках букет каких-то полевых цветов, даже не перевязанных лентой. Закатив глаза от столь нелепого зрелища, Ольшанская ускорила шаг.
Этот школьный маньяк преследует её уже три недели, и она не знает, куда деться, чтобы их вместе не заметили. Был бы он хоть красивым, но ведь ничего особенного: хилый, с русыми, как солома, волосами и практически не заметными бровями, будто кто-то их выбрил... такого можно лишь пожалеть. К тому же, малец был на год ее младше, что уж точно не повышало его шансы.
— Роза, — он, задыхаясь, догнал её. — Умоляю, давай поговорим!
— Уйди с дороги, — фыркнула блондинка, желая пройти мимо, но юный герой-любовник засунул цветы в ее руку и перекрыл проход.
— Я написал тебе стихи! — закричал юноша, будто эта фраза могла спасти его и сделать доблестным рыцарем. Роза захохотала.
— Стихи? Серьезно? Ну, это что-то новенькое, давай почитаем.
Он всунул ей клочок бумаги в руку, и Ольшанская снова закатила глаза. Оставалось только молиться, чтобы её никто не увидел на улице с этим идиотом.
Она быстро развернула небольшой листочек, пробегая по коряво написанным строкам:
«Ты — девушка-мечта, достойная любви
И миллиона красных роз в придачу,
Я — лишь малец, и нежностью томим,
Испытываю каждый раз свою удачу.
Я не надеюсь получить ответ,
Но, может, лишь одну, хотя б улыбку?
И в этот день, и в этот час,
Я повторю свою нелепую попытку.
Попытку на мечту, которая есть ты.
Ты — все, хоть и сама пока не знаешь.
Ты — ветер и роса, и легкий шум грозы,
И нежность, та, которую скрываешь.
Ах, если бы ты только дала шанс,
Я чудо-сказку нам обоим сотворю,
И все лишь для того, чтоб тихо прошептать,
Как сильно-сильно я тебя люблю»
Некоторое время Роза молчала, притворяясь, что продолжает читать. Даже, если бы она разбирала каждую букву по десять секунд, время все равно бы уже вышло, но Дима вежливо молчал, не мешая ей.
— У тебя рифма хромает, — неожиданно произнесла Ольшанская.
— Что? Рифма? — юноша казался сконфуженным. — Извини, пожалуйста...
— Нет, ничего, — девушка слабо улыбнулась. — Про то, что я роса было странно и жутковато, но немного мило... Но насчет «люблю» ты, по-моему, переборщил, мы ведь даже не общаемся.
— Просто ты идеал, как можно тебя не любить? — юноша дотронулся до её рук, и Роза не одернула его. Сейчас она чувствовала себя сконфуженной.
Никто никогда не говорил ей о любви, кроме няни. И никто не писал ей стихи и не радовался времени, проведенному вместе. Каждый видит в ней лишь блондинку, глупую, расфуфыренную куклу, которую хочется затащить в постель, но этот странный парень, хоть и с явными проблемами в голове, но все же восхищается ею.
Роза неловко улыбнулась. Она так и не убрала руки.
***
Сначала все было не так уж и сложно: найти кастрюлю, набрать воды, добавить столовую ложку масла и чайную — соли, насыпать макароны и перемешивать.
— Я думала: все гораздо труднее, — усмехнулась Ольшанская.
— Это только начало, — перекривляла её Миллер. — Макароны были первым блюдом, которое я приготовила для родителей, чтобы помириться. Мне было лет восемь. Но даже тогда сумела испортить их: они были мерзкими и слипшимися. Потом мама рассказала, что нужно добавлять ложку масла, чтобы они не слипались и промыть холодной водой в конце. После этого мы с ней каждый вечер воскресенья посвящали готовке, пока мне не надоело.
— Ого, — Ольшанская улыбнулась, — так ты домашняя девочка оказывается?
— Не совсем, — Миллер скривилась. — Родители намучились со мной, да и разве мне можно было что-то запретить? Но это не мешало им совать нос в мою жизнь и постоянно названивать, тем самым позоря перед друзьями, чтобы прочитать очередную лекцию. Вопрос в том, слушалась ли я их...