— Отлично. Когда вы познакомитесь, они поймут, что у тебя мозгов нет, — усмехается она, но я впервые вижу, что это по-доброму. Она не хочет его обидеть или задеть. Скорее, это обычная издевка старшей сестры над братом.
— Отстань, ненормальная, — хохочет парень, — купи мне водички, пожалуйста. Я пацану из палаты напротив свою проиграл в шахматы.
— Больше ты ничего не проиграл? — недовольно замечает она, но поднимается с кровати.
— Мои честь и достоинство при мне, — улыбается он и убирает волосы со лба. А я замечаю его перебинтованную кисть.
— Ладно, я сейчас вернусь.
Она выходит за дверь, а мы остаемся с ним наедине. И я не знаю, надо ли мне что-то говорить или можно посидеть молча.
— Давно дружите? — он решает первым нарушить молчание, а я даже немного вздрагиваю от неожиданности.
— Мы? С Ирой? — готова спорить, он слышит мое волнение в голосе.
— Ну да, — пацан смотрит на меня также пристально, как это всегда делает она.
— Ну... — тяну время, пытаясь хоть что-то придумать. Не говорить же ему всю правду. — Несколько месяцев.
— Я никогда не видел ее друзей, — признается он.
— Правда?
— Да. Ну, с тех пор, как мы переехали, — пожимает плечами.
— Переехали? — они что, не отсюда?
— Ну да. Ира что, не говорила? — даже если бы я не видела его лица, поняла бы, что он удивлен.
— Честно говоря, как-то не упоминала, — натягиваю улыбку. А что я скажу? Извини, парень, мы с твоей сестрой только трахались несколько месяцев, да в кино разок сходили. И на ужин. И больше я ни хрена не знаю.
— Интересная дружба, — бормочет он и, на мое счастье, дверь открывается, и заходит Ира.
— Я взяла воду и сок. Вдруг захочешь, — ставит бутылку и коробку на тумбочку и вновь садится на кровать, потрепав при этом его волосы.
— Спасибо, — улыбается он и смотрит на сестру с абсолютно честной и искренней любовью. С преданностью, с уважением и доверием. Наверное, я смотрю на нее также. Поэтому специально опускаю глаза, чтобы этого никто не видел. Это ни к чему.
Мы проводим в больнице больше часа, и когда выходим, на улице уже довольно темно, хоть всего восемь вечера.
— Я не думала, что так поздно пускают посетителей, — замечаю я, когда мы спускаемся по массивным ступеням от двери главного входа.
— Ну, когда ты регулярно перечисляешь на счет больницы круглую сумму, можешь требовать некоторых привилегий, — спокойно отвечает она, — например, отдельную палату или посещение в неприемные часы.
— Постой, — останавливаюсь посреди стоянки, — ты спонсируешь больницу?
— Ну, не совсем я, но я имею к этому некоторое отношение, — пожимает плечами и идет дальше. Я за ней.
Подходит к своей машине и замирает, стоя ко мне спиной.
— Мне было девятнадцать, когда наши родители погибли. Семену восемь. Он плохо понимал, что происходит, но осознавал, что папа с мамой больше не вернутся. Мы тогда жили в другом городе. Я собиралась замуж, за сына друзей родителей. Не знаю, зачем я вообще хотела это сделать, может, чтобы их порадовать, — пожимает плечами и поворачивается ко мне. — Перед тем как их не стало, за пару дней до этого, отец подошел ко мне и сказал, что если я не уверена, что хочу этой свадьбы, то я не обязана это делать. Но я знала, что это будет отличная возможность для него. Для его работы. Он занимался строительством, а этот мудак был сыном одной шишки. И наш союз был, скорее, отличным вложением в процветание бизнеса, чем шагом, которого я действительно хотела. Он мне нравился, казался хорошим, но я не была в него влюблена или что-то в этом роде, — она замолкает и отводит глаза. И я вижу, что они блестят.
— Что... Что с ними случилось? — голос хрипнет, и я осторожно пытаюсь прочистить горло, только чтобы не спугнуть ее.
— Авария, — пожимает плечами, — якобы отец был пьяный. Но он никогда не пил перед тем, как сесть за руль. Тем более с мамой. Я уверена, что это было все подстроено.
— Но... Кем? — я искренне ужасаюсь услышанному и мне хочется присесть.
— Когда ты богат, помогаешь детским домам, больницам, жертвуешь часть денег на благотворительность, и при этом не берешь взятки и играешь по-честному, рано или поздно найдутся те, кто захочет запятнать твою репутацию. И предложить что-то не очень хорошее. Просто мой отец не согласился. И помешал тем, кто хотел сбывать часть "черных" денег через его счета на благотворительность. И его убрали.
— Мне... Мне очень жаль, — ничего умнее мне в голову не пришло.
— Спасибо, — она слабо улыбнулась и продолжила, — а потом многие сняли маски. И так называемые "друзья" семьи, и жених, и многие коллеги отца. Каждый хотел урвать свой кусок. Распотрошить все, что осталось, и отхватить побольше. Как падальщики. Я тогда мало что понимала в бизнесе, да и не могла хладнокровно думать в тот момент — мы с Семой остались вдвоем. Ни родственников, никого больше не было, поэтому некоторым удалось обвести меня вокруг пальца. Когда дошло, что происходит, нашла хорошего юриста со стороны, подняли все документы. В общем, она и посоветовала нам переехать подальше и начать все заново в новом месте. Продали две большие квартиры, дачу, машины, какие-то деньги были на счету, плюс компенсация. На это можно было жить, поэтому мы переехали в город в три раза меньше чем тот, где жили до этого. Я сразу оформила покупку двух квартир, себе и Семе, и часть денег вложила в бизнес. Тоже строительство, но в основном муниципальных объектов. Сначала была просто одним из учредителей, но потом выкупила контрольный пакет акций. Не зря пошла на экономический, видимо, да и от отца хватка, наверное, передалась, — грустно усмехнулась она. — Сложно было только с оформлением опекунства над Семой. Но деньги помогли получить нужные бумажки. Мы стали жить вдвоем. Он был совсем маленький, но уже тогда был настоящим мужчиной. Помогал мне во всем. Я заканчивала институт, перевелась в местный и параллельно работала, и изучала тонкости управления. А он готовил, стирал, убирал. Когда в шестнадцать сказал, что нашел работу, и будет совмещать ее с учебой, также заявил, что хочет жить отдельно, в своей квартире. Чтобы я уже занялась личной жизнью, так как воспитывать его уже не надо. И... вот мы здесь. Теперь ты... знаешь всю мою гребаную жизнь.
Она замолчала, но я знала, что она сказала не все. Через пару минут тишины, она продолжила.
— Все эти годы у меня был только брат. Он единственный, кому я верю и доверяю безоговорочно. Я пыталась строить нормальные человеческие отношения, но меня ждали неудачи. Мне врали, изменяли и пытались получить с меня выгоду. Я и до переезда видела, как предают те, кого ты считал чуть ли не семьей. Я видела, как из-за денег люди способны на невероятно гнусные вещи. И поняла, что если самые близкие способны на такое, то... какого черта? И решила, что в моей жизни больше не будет разочарований. Но зачем лишать себя физического удовольствия? Поэтому... — тяжело выдыхает и поднимает на меня глаза, — в общем, я решила, что просто не подпущу к себе никого. Не пущу в свою жизнь, в свою семью. Оставшуюся. Потому что любая привязанность влечет боль. Я это прошла и снова всего этого не хочу.