Выбрать главу

Внимательно выслушав характеристику Морозова, постукивая пальцами по столу, он спросил:

— Так, значит, попробуете? И даже имеете надежду на успех? Чудесно»[3].

Так Красин начал подбираться к Савве Морозову.

Как замечает Горький Красин – эту часть беседы «кончил быстро, и всё вышло у него так округлённо, законченно, что уж нечего было добавить, не, о чем спросить». Так и решают главные, меркантильные вопросы деловые люди.

Затем Красин развлек Горького рассказами о борьбе Ленина с экономистами и ревизионистами и высказал догадку о расколе партии. Возможно – это тоже была одна их идей охранки «помогать» революционерам размежевываться, раскалываться, ругаться между собой, а не объединяться и сглаживать мало значащие в процессе подготовки революции идеологические углы. Красин, поддерживая со ВСЕМИ революционными партиями связи, тем не менее, играл свою роль и как раскольник, поддерживая упорного раскольника Ленина в его начинаниях. Впрочем, иногда он и Ленина не поддерживал, так видимо было нужно для дела.

Красин удивлял Горького начитанностью, осведомленностью в литературе, что на фоне малограмотных адептов революции, с которыми приходилось иметь дело Горькому, выглядел замечательно. Красин умел производить впечатление на людей. Они с Горьким спорили о театре. Красин, восхищался Комиссаржевской и Московским Художественным театром.

Красин рассказал Горькому о посещении, еще, будучи солдатом, Льва Толстого. Ему запомнилось сердитое лицо и колючий взгляд автора «Войны и мира».

Настроение это возникло у него медленно и постепенно, но и за семь лет пред этим он не скрывал своего "радикализма".

Вот интересно, Горький знал или догадывался о роли Красина в смерти Саввы Морозова? Его Горького верная спутница актриса Андреева, видимо не могла не знать и вряд ли, не посвятила в это дело Горького. Свой очерк о Красине Горький писал уже после всего случившегося и, кажется, не случайно он довольно много места отводит в этом Красинском очерке личности Саввы Морозова.

Горький познакомился с Морозовым в 1901 году. За два года , к 1903 году, когда к Горькому пришел Красин в поисках подходов к Морозову, между пролетарским писателем и радикально настроенным фабрикантом миллионером «образовались отношения дружбы, мы даже говорили на ты, к чему я вообще не склонен,- писал Горький.- Морозов был исключительный человек по широте образования, по уму, социальной прозорливости и резко революционному настроению».[4]    

«Через три часа Леонид Борисович, - пишет Горький,- ушел к поезду в Петербург, сказав мне на прощанье: - Вы тут - точно муха на лысине, сыщикам очень удобно следить за теми, кто у вас бывает. Предупреждаю: за мной хвостов нет. Я - человек без тени, как Петер Шлемиль».[5]

Любил Красин позу и интригу, но тут, кажется, переиграл в стремлении произвести впечатление на Горького и заодно поддержать репутацию «неуловимого». Вряд ли стоило предупреждать Максима Горького, чтобы он его невзначай не выдал сыщикам. Вышло не очень, так, что весь разговор Горький воспроизвел, многие годы спустя.

Однако, нам это свидетельство Горького об отождествлении самого себя – Леонида Красина с Петером Шлемилем, дорогого стоит.

Образ «человека без тени» Петера Шлемиля, не является светлым. Красин, как человек высокообразованный читал историю Питера Шлемиля и она его потрясла. Он прямо об этом говорил своим малообразованным революционным соратникам. И ни одному из них не пришло в голову, что-то тут не так, чаще думали, что просто «дуркует» барин.

А ведь Красин всем давал ключик от загадки своей «неуловимости», только никто не брал эти ключики до сего дня.  

Настоящий человек без тени

По какой причине Красин, едва ли не отождествлял свою судьбы с судьбой Питера Шлемиля? Если сравнить – художественное произведение и реальную жизнь Красина, то вполне очевидно, что Красин, как и Шлемиль, оказался человеком без тени, так легла карта жизни.

Петер Шлемиль — герой повести А.Шамиссо «Удивительная история Петера Шлемиля». Имя Шлемиль (с евр.), буквально «любящий бога»; к началу XIX столетия слово приобрело  жаргонную окраску и стало означать нечто вроде русского «бедолага».