Со стороны озера неслись удалые частушки. Мне показалось, что пел тот же женский голос, который не так давно тянул грустную песню. Душа человека повернулась другой гранью, и эта, другая, тоже была хороша.
— Никак Валька поет! — воскликнула Нина.
И вдруг начал подпевать мужской голос. Хорошо знакомый голос. Конечно, он!
— Игорь поет, твой Игорек, — Нина счастливыми глазами смотрела на меня. — Ты… ничего не знаешь?
Я пожал плечами.
— Валя, кажется, согласилась стать его женой, — сказала Нина. — По голосам чувствую, что согласилась.
— Каша женится? — я так и ахнул.
— Только, чур, никому ни слова! — воскликнула Нина. — Игорь очень стеснительный, он хочет, чтобы никто ничего не знал.
Мы пересекли поле и были уже в парке. На танцплощадке буйствовала радиола, а когда она утихла, я снова услышал дуэт Вали и Каши. Голоса доносились издалека, слабые, но слаженные:
Из-за расстояния голоса были неясные, как легкий туман над водой в погожий вечер. «Пел недаром…» А может, даром? Может, напрасно все это, Игорек? Не сделал ли ты опрометчивый шаг? Скорее всего желание любить принял за любовь.
— Какая Валька счастливая! — сказала Нина. — А ты счастливый, Коля? У тебя есть кто-нибудь в Москве? Да?
— Я же не москвич. Я из Кировской области. И никого у меня нет, кроме стариков колхозников.
Я проводил Нину до ее дома. Она жила в рабочем поселке за железнодорожной станцией. Мы шли темными пустырями. Освещенная дорога осталась далеко слева. Лягушки прыгали из-под ног. Нина визжала и прижималась к моей руке. Тропинка привела нас к изгороди из сухих еловых веток.
Закрыв за собой плетеную калитку, уже из сада, Нина сказала:
— Знаешь, какой ты? Знаешь?.. Ты старый!
Я от души рассмеялся.
Большие окна больницы ярко освещены. Прямоугольники света лежат на угомонившемся дворе. Кто-то высокий и узкий, опустив руки в карманы халата, скучающе ходит под окнами. Привлеченный звуком моих шагов, он останавливается, рука вылетает из кармана.
— А! Один кавалер явился. Правильно, Николай! С этой сестрицей стоит повозиться. Будет что вспомнить на пятом курсе… Да и вообще… человек живет один раз. — Гринин одним движением — указательным и большим пальцами — приглаживает усы.
— Ты что, всерьез? Или разучиваешь роль? — спросил я.
— Не прикидывайся простачком. Знаем мы вас, идейных. На собраниях правильные речуги откалываете, а после собраний…
— Договаривай, если есть что за душой. Ну? Что с тобой сегодня, парень?
— Подежурь за меня, будь другом! Не могу сегодня дежурить.
— Почему не можешь?
Гринин неопределенно покачал головой.
— Ну нет! Ничего, что не хочется, умей себя переломить. А пока спокойно, иди-ка, парень, лучше спать.
— Сначала Кашу дождусь. Давно не видел.
Среди ночи меня разбудил стук в окно. Высунулся в форточку: санитарка хирургического отделения.
— Привезли ущемленную грыжу, слышите? — Край белого халата виднелся из-под короткого пальто.
— Спасибо! Сейчас идем.
Игорь спал чутко, как заяц. Едва моя рука коснулась его плеча, он открыл глаза и спросил:
— В больницу?
— Да, санитарка прибегала. Но, я думаю, тебе лучше…
— Никаких «лучше», Николай, — перебил он и выскочил из-под одеяла.
Луговой лежал спокойно. Лишь иногда по его лицу видно было, что ему больно. Гринин оперировал хорошо, очень хорошо. Даже при самом строгом наблюдении не к чему было придраться. Сейчас и я в душе согласился с Василием Петровичем, что Гринин способный малый. И хотя я не любил предсказывать будущее ни себе, ни другим, все же подумал: парень далеко пойдет!
— Ты только подумай, Николай, — сказал Каша, когда мы вернулись в общежитие и снова растянулись на койках, — Юра сделал за сутки две операции. А мы…
— И мы, Игорек, скоро будем делать. Вот увидишь!
Не завидую Юрке: трудно ему додежуривать ночь, когда кругом пусто, покрасоваться не перед кем. Одинокий триумфатор — роль явно не для него.
Проснулся я в десять утра. Было воскресенье. Не спеша мы оделись и пошли с Кашей в столовую. Завтрак давно остыл. Я послал Игоря с кастрюлей на кухню, чтобы он разогрел картофель. Он дошел до двери и возвратился, сказал, что повар вряд ли согласится разогревать. Тогда мы пошли вместе.
Повариха встретила нас вопросом:
— Из-за девочек проспали? — И поставила кастрюлю на плиту.