Десять минут спустя, проходя по коридору, я видел сквозь стеклянную дверь, как Юра, картинно отставив ногу, стоял возле тети Дуси, курил папиросу и рисовал в воздухе какие-то фигуры. И говорил, говорил, говорил… Об операциях. Гардеробщица слушала и тоже говорила. И, ясное дело, восхищалась.
Опять мне стало жалко этого парня. Способный, а растрачивается по пустякам. Человек, конечно, должен иметь пробивную силу. Должен уметь прокладывать дорогу своей мечте. Все дело в том, куда ты идешь.
Я лежал на своей кровати, крайней у двери, и смотрел на Кашу и Гринина, игравших в шахматы. В чемодане у Игоря нашелся ключ, который подошел к учительской. Там он раздобыл шахматы, и по вечерам ребята азартно сражались. Гринину не везло. Он начинал партии блестяще, но где-нибудь в середине давал маху, а Каша тотчас засекал его промах, добивался перелома, затем и победы. Страдальческими глазами смотрел Гринин на Кашу, когда тот объявлял ему мат. А Каша, выиграв, визжал от радости, и тем громче, чем меньше это нравилось Гринину.
Я лежал на кровати и с удовольствием смотрел на них.
Десять лет назад я уже оканчивал среднюю школу, а Каша, Гринин, их ровесники и ровесницы ходили в детский сад. Теперь у мальчишек усы, а девушки — невесты. Да, детский сад стал взрослым. И нередко они затыкают нас, стариков, за пояс. Ничего не поделаешь. Жизнь идет вперед, и каждое новое поколение становится чем-то выше своих предшественников.
Мы встретились на первом курсе института. Встретились как равные. И постепенно привыкли друг к другу. Они хотели быть чуточку старше, а мы чуточку помоложе. В общем в институте у нас выходило неплохо. А здесь, на практике, я опять почувствовал разницу в возрасте.
Приходят и уходят поколения, исполнив свое дело на земле, а сама планета только молодеет. В пустыни побежала вода, новые города поднялись над тайгой, на целине заколосилась пшеница. Сделать осталось немало. Нам делать. И я хочу знать свою шеренгу и свой взвод.
Игра у ребят была в разгаре. Лежать было хорошо. Приятно бывает полежать и примерить, что к чему. Судя по тишине, преимущество пока было на стороне Гринина. Каша навис над шахматным полем боя, прикусив язык. Лицо выражало хитрость и ожидание. Ему очень хотелось, чтобы Юрий сделал глупость. Но Гринин не торопился, он точно рассчитывал комбинацию.
Хватит, Юрка, рассчитывать! Ставь смелее коня на «эф-четыре» и ответь честно, сумеешь ли ты на другом поле, на поле жизни сделать единственно верный ход? Игорек — тот сумеет, уверен. А ты?.. Что случилось с тобой в ту ночь? С такими способностями и вдруг бросить умирающего ребенка. Ты бросил бы, если б был один. Доказательств у меня не было. Но бывает ведь, когда чувство знает больше рассудка.
…Сейчас Игорь поднимет визг, потому что Гринин взялся не за коня, а за ладью. Ошибка, Юрий! Ты что-то делаешь много ошибок за последнее время, и все из-за того, что не понимаешь простой истины: один за всех, все за одного. Хорошее правило, парень! Отцов учила революция, старших братьев — пятилетки и фронт, а мое поколение училось жизни на заводах, колхозных полях и в армии.
Юрий взглянул на меня и будто понял мою мысль. Иногда мысль человека, ну, просто написана на его лице. Он поставил ладью обратно и двинул коня на «эф-четыре», откинулся на спинку стула и снисходительно посматривал на Кашу. А тот, помрачнев, недовольно выпятив нижнюю губу, уставился на шахматную доску. Не вышло? Думай, поросенок, думай. Дурака обставить нетрудно, умного сумей победить. А у твоего противника есть голова на плечах. Только забита трухой. Много всякой трухи у него в извилинах. Однажды он попрекнул меня кителем. «Для тебя, — говорит, — китель офицера — это вид на жительство в первых рядах». Не так, не так сказано. Не вид на жительство, а путевка в жизнь. И дала путевку армия, научив правильно служить людям, открыв мне самую гуманную профессию на земле.
Тогда, в горкоме, Алена Александровна сказала, что ее поколению армия дала путевку в большую жизнь. А я в годы войны был всего-навсего школьником и не мог пройти той дорогой испытаний, которой прошла она. Но армия и меня научила многому, и прежде всего упорству. Демобилизовавшись, я решил испытать себя.
Окончив первый курс, я приехал домой, в свое родное село. Обнял мать. Покурил с отцом на крылечке. На другой день пошел в районную больницу, как советовал майор Шарин. Вытягиваюсь перед главным врачом и говорю: «Разрешите обратиться! Павел Юрьевич, возьмите медбратом». — «Без диплома? Нельзя! Вот санитаром возьму — пожалуйста. Пойдешь?» Вижу, прячет улыбку в седые усы, уверен, что не пойду. Да почему же не пойти? «Конечно, пойду». — «В какое хочешь отделение?» — «Только в хирургическое!» — «Понятно. — Павел Юрьевич меряет меня взглядом, улыбается. — Что ж, можно и в хирургическое, там как раз Маня в отпуск просится, а замены нет. Выходи завтра же на работу». — «Слушаюсь!»