ЧЕЛОВЕК ИДЕТ В ГОРУ
РОМАН
КНИГА ПЕРВАЯ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Г л а в а первая
Акации густо запорошило белыми, розовыми и желтыми цветами; террасами уходили ввысь, извив-аясь й пропадая в зелени, узкие дорожки, и, казалось, медленно поднимались в гору старые липы, величественные и стройные южные тополи, могучие темные дубы. Плакучие ивы огромными зелеными люстрами висели над глубокой низиной парка.
Пахло цветами, липами, папоротником. Глухо шумела, кипя и пенясь меж острых камней, узкая, но неукротимая горная речонка Ольховка...
— Красиво!—низким грудным голосом сказал Петр
Ипатьевич Бакшанов, потрогав рукой седеющие усы, и серые глаза его добродушно улыбнулись. — Седьмой год подрад приезжаю в Кисловодск, а все меня тут радует, все ново. Кавказские горы! Прав Лермонтов: «чтоб вечно их помнить, здесь надо быть раз»...
Петр Ипатьевич сидел на скамейке у Зеркального пруда вместе со своими дружками — Сергеем Архиповичем Луговым и Владимиром Владимировичем Шикиным, или «дядей Володей», как неизменно его звали на заводе.
Все трое — каждому было за пятьдесят — ровно те могучие дубы крепко вросли корнями в жизнь и, хоть немало повыщипало время листьев, — могли выстоять под любым ветром.
— А все-таки наш Ленинград красивше! — упрямо воскликнул дядя Володя, откинув соломенную шляпу на затылок и открыв высокий, с залысинами лоб. — Идешь тут по улице и плечом дома задеваешь. Или Ольховку взять, — в ней и воробью не искупаться.
— Полагкю я, Володя, — рассудительно промолвил Сергей Архипович, сверкнув на диво молодыми сикими глазами из-под широких седоватых бровей, — что попади здешний человек в Ленинград и походи он целый месяц таким лайдаком, как мы, — и его тоска одолеет. Человек скучает по работе, вот в чем вся штука, Володя!
— Верно! — вздохнул Петр Ипатьевич. — Вижу сейчас второй механический. Всех вижу! Даже того чумазого токаренка, что дня за два до нашего отпуска пришел из ФЗУ. Парень зазевался, ну и расточил лишку. И такая, видать, его вэяла досада, что со стороны и то глядеть больно. Подхожу. — Что стоишь, будто аршин проглотил? — спрашиваю.
— Не аршин, а две сотки, Петр Ипатьевич.
— Выше голову, токарь! На первых порах и мы ошибались. — Вчера в комсомол приняли. А теперь может... в газете как бракодела пропечатают... Говорит будто спокойно, а веки красные и слезы по лицу размазаны.
Все трое громко рассмеялись.
— Да, омена нам идет правильная, подходящая смена! — проговорил дядя Володя, снимая шляпу и вытирая платком вспотевший ло»б. Он вдруг хитровато прищурился:— А не заглянуть ли нам, ребята, в «Чайку». Право, недурно бы пропустить по парочке бутылок прохладного пивца.
«Ребята» почесали затылки, борясь с искушением (нарушить изрядно-таки наскучивший режим санатория, и, наконец, решительно крякнули:
— Веди, Володька! Ты у нас смолоду был атаманам, тебе и ответ держать перед курортным начальством.
— Только — чур! — встал Петр Ипатьевич, — не в «Чайку», а в «Храм воздуха».
— Высоко... — недовольно поморщился дядя Володя.
— Ничего. Зато там такая форель, — пальцы оближешь!..
По всему было видно, что главный врач санатория
имени Ленина, которому поручили ознакомить иностранных, большей частью английских и американских, журналистов с особенностями кисловодского курорта,— тяготился непривычными для него обязанностями.
Корреспонденты засыпали его неожиданными и часто бестактными вопросами, любопытно и вместе недоверчиво ко всему приглядывались и принюхивались.
Переводчица — пожилая, но очень подвижная дама, безостановочно говорила то по-английски, то по-русски, и главный врач устало и не скрывая досады хмурился.
Корреспонденты, побродив в горах, изъявили желание передохнуть в ресторане «Храм воздуха». С открытой террасы ресторана открывался живописный вид на дальние отроги гор, с вершин которых белыми кудрями свешивались облака.
— Точка. Отступать некуда... — сказал дядя Володя, побледнев: он первый заметил главного врача, шедшего к ним в сопровождении целой свиты. — Я же говорил,пойдемте в «Чайку». Теперь отдувайся... — продолжал ворчать дядя Володя. ,
Корреспонденты почему-то обратили внимание на знакомьих уже читателю трех стариков.
— Кто это? — спросил один из иностранцев. — Они так глубокомысленно уплетают форель и запивают ее пивом, что у меня возникло подозрение, уж не важные ли это государственные деятели? Президент Гувер тоже любил форель, но он запивал ее не пивом, а анисовой.
— Вы угадали, — ответил главный врач, впервые улыбнувшись. — Это ленинградские рабочие.
— Ха-ха-ха! — загоготал один из корреспондентов.
Харди окончательно потерял репортерский нюх. Я не удивлюсь, если он в один прекрасный день примет за кардинала... почтальона!
— Идея! — воскликнул Харди, — у меня замечательная идея! Год тому назад мы интервьюировали Папу римского, в прошлый понедельник — Уинстона Черчилля и архиепископа Кентерберийского собора доктора Фишера, а сегодня мы дадим интервью с русским рабочим.
О-ри-ги-наль-но!
Петр Ипатьевич, Сергей Архипович и дядя Володя сдержанно и с достоинством ответили на шумные приветствия иностранцев.
— Господа американские и английские журналисты хотят побеседовать с вами по некоторым проблемам международной политики, — бойко доложила переводчица.
Петр Ипатьевич и Сергей Архипович ошарашенно Ыолчали, и только дядя Володя невозмутимо ответил, точно ему приходилось беседовать с иностранными журналистами не впервые:
— Что ж... пожалуйста.
Один из иностранцев, высокий, с круглыми зелеными глаза-ми, быстро засыпал словами и тотчас же, будто эхо, переводчица повторила по-русски:
— Как вы думаете, от кого сейчас, в мире хаоса и войны, зависят судьбы народов?
— От самих народов, — ответил дядя Володя.
— Народ — это слишком общее поеятие... хотелось бы услышать — от кого конкретно?
— От простого рабочего человека.
— Правильно, светлый месяц!—добавил Петр Ипатьевич. — Рабочий человек, как магнето в двигателе, всему дает искру и движение.
Корреспонденты вооружились автоматическими ручками и стали поспешно заносить записи в свои блокноты.
— Разделяете ли вы взгляды Советского правительства по вопросу заключения договора о ненападении с Германией?
Дядя Володя пристально глянул «а переводчицу и ответил:
— С Советским правительством, любезная дамочка, у нас взгляды одинаковые.
Корреспондент с круглыми зелеными глазами продолжал лопотать на своем языке, не переставая писать:
— Как ваше мнение, насколько близок сейчас Советский Союз к войне?
— Это надо спросить у капиталистов: они ее затевают.
— Ваши взгляды на будущее?
Дядя Володя хитро прищурился, окинул взглядом репортеров и, придя в какое-то безотчетно-веселое настроение, продолжал разъяснять переводчице:
— За чем, любезная дамочка, пойдешь, — то и найдешь. У нас, к примеру, будущее светлое. К коммунизму вдем, это ж понимать надо! В инык державах, где капиталисты заправляют, будущее темно, что в глубоком холодце. А ежели что не так сказал, товарищи подправят. Беспременно!
— Понятие верное, — с достоинством пробасил Петр Ипатьевич, смелее вступая в разговор. — Можно только добавить, что светлое будущее и другим народам не заказано.
— Да, да, рабочему человеку там есть над чем подумать и прикиеуть, по какой дорожке идти, — усмехнулся дядя Володя.
Сергей Архипович, все время молча глядевший на иностранцев из-под насупленных бровей, поднял руку и сказал:
— Вот что я хотел попросить вас напоследок. Ежели случится вам беседовать с президентом, либо с 'германским... как его там кличут... фюрером, — растолкуйте им: мы — Советский Союз — народ мирный, на доброе дело сговорчивый, но ежели на нас кто вздумает напасть — беда! Пускай себе заранее гроб заказывает.
— Все! Все! — заторопились корреспонденты и с холодной вежливостью стали прощаться.